Государственный капитализм и модернизация Советского Союза

Андрей Здоров.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ

 И МОДЕРНИЗАЦИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА:

МАРКСИСТСКИЙ АНАЛИЗ

СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА.

Текст опубликован в виде монографии в 2003 г. в Одессе и в 2006-2007 гг. в Москве. Публикуется по последнему изданию:

Здоров А.А. Государственный капитализм и модернизация Советского Союза: марксистский анализ советского общества. Монография. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: КомКнига, 2006. – 160 с. (Серия «Размышляя о марксизме»); 3-е изд. – М.: КомКнига, 2007. – 160 с. 

ISBN 978-5-484-00585-7

ВВЕДЕНИЕ.

ХХ век поставил перед марксистским обществознанием новую неординарную задачу: определить формационную принадлежность и классовую природу обществ и государств, не только именовавших себя социалистическими, но и объявивших марксизм своей идейно-теоретической основой. 74 года советской истории - что это было: откат в прошлое или рывок в будущее?  Опровержение марксистской теории или ее подтверждение?  Без решения этой проблемы само дальнейшее развитие марксизма и как течения общественной мысли, и как общественно-политического движения оказалось под вопросом.

Поскольку именно Советский Союз первым объявил о построении социализма и стал ядром так называемой "мировой социалистической системы", то очевидно, что вопрос о социальной природе государств, следовавших его примеру, не может быть решен без выяснения формационной принадлежности самого советского общества. Между тем наличие по этому вопросу большого количества различных, порой взаимоисключающих мнений и концепций даже среди ученых-марксистов и считающих себя таковыми говорит о том, что эта проблема пока далека от своего окончательного разрешения.

Однако, выявить сущность какого-либо явления можно лишь сопоставив его с качественно однородными. Поэтому в этой работе много сравнительного материала из истории тех стран, которые проходили в свое время те же (но не всегда так же) этапы развития, что и наше общество. Иногда сравнительно-исторический материал даже преобладает над отечественным. Автор не считает это недостатком: книга рассчитана на людей, хорошо знающих историю СССР. Поэтому автор не ставил себе задачу полностью осветить историю Советского Союза, рассказать как развивалось советское государство, а лишь задачу объяснить, почему оно развивалось именно так, а не иначе.

К сожалению, автор не имел возможности использовать источники и литературу, изданные за пределами бывшего СССР, многие труды зарубежных марксистов. Лишь после написания данной работы он смог ознакомится с книгой английского марксиста, основателя Социалистической рабочей партии (Socialist Workers Party) Тони Клиффа “Государственный капитализм в России” [1]. Именно теория Т. Клиффа послужила основой анализируемой ниже программы Марксистской рабочей партии.

Т. Клифф убежден в том, что Великая российская революция 1917 – 1921 гг. была социалистической. Так считал в свое время В.И. Ленин и большинство зарубежных марксистов вплоть до конца ХХ в. Насколько обоснована данная точка зрения?  Нам могут возразить: советское государство само называло себя социалистическим, значит так его нужно называть и нам, а революцию, в результате которой возникло это государство, следовательно нужно признать социалистической.

Христофор Колумб в конце XV в. ошибся в расчетах длинны экватора и до конца своих дней считал, что открыл морской путь в Индию. Коренных жителей открытых им земель до сих пор называют индейцами. Почему же В.И. Ленин не мог ошибаться в расчетах сроков гибели капитализма и думать, что он и его соратники начали мировую социалистическую революцию? Начатая большевиками революционная эпоха оказалась эпохой буржуазно-демократических и национально-освободительных революций, эпохой государственного капитализма для значительной части населения Земли. Все это отнюдь не означает, что морского пути в Индию вокруг земного шара не существует. Как не означает и того, что не существует сроков гибели капитализма. Открытие Колумба приблизило человечество к открытию пути вокруг земного шара. Революция, которую возглавил Ленин, расчистила путь для мировой социалистической революции, приблизила время свержения капитализма и уничтожения эксплуатации человека человеком вообще.

Для того, чтобы обогнуть земной шар морским путем, путешественникам нужно было в свое время выяснить и исправить ошибки Колумба. Сегодня пролетариям, стремящимся уничтожить систему наемного рабства и построить бесклассовое общество, нужно четко определить в чем был прав и в чем ошибался В.И. Ленин, какова природа обществ и государств, возникших после Великого Октября.

Следует также отметить, что основная масса источников по истории советского общества уже опубликована на территории бывшего СССР, поэтому опыт осмысления этого общества отечественными марксистами имеет не меньшую ценность, чем труды иностранных исследователей, многие из которых не имели возможности пользоваться русскоязычными изданиями.

Первое издание данной книги вышло в Одессе в 2003 г. тиражом 200 экз. Положительные отзывы о ней поместили российские левые газеты «Стачка» (№ 7 - ноябрь 2003) и «Левый поворот» (№ 12 – март 2004). Эти короткие отзывы тем более ценны, что в самой книге содержится критика некоторых ошибок и иллюзий этих изданий и основавшей их Марксистской рабочей партии. В 2004 г. в московском журнале «Экономико-философские тетради» (Вып. 2) свою рецензию на эту книгу поместил профессор М.И. Воейков. Хотя эти газеты и журнал малоизвестны широкой публике, заказы на книгу приходят ко мне до сих пор, и практически весь первый тираж книги уже разошелся. В связи с этим было принято решение о втором исправленном и дополненном издании книги.

Критические отзывы на эту работу прислали «Бюллетень Интернационалист», издаваемый итальянской организацией «Лотта коммуниста» (март 2005. Приложение), и редакция одесской газеты «Большевик» (декабрь 2003), бывшей тогда органом Одесского обкома ВКПБ. «Бюллетень Интернационалист» сосредоточил свою критику на 3-ей главе моей книги, обвиняя меня в том, что я не учел высказываний К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина о развитии капитализма в России еще во второй половине ХІХ в. Отмечу, что я вовсе не отрицал наличия в царской России развитого капиталистического уклада, но анализировал прежде всего не высказывания классиков, а исторические данные о социально-экономическом развитии России. Я не ставил себе целью собирать все высказывания классиков о российском капитализме: для этого одной книги явно не хватило бы. Но и те, которые приведены в данной книге, достаточно показывают правоту моих выводов.

При чем, если «Бюллетень Интернационалист» напечатал свою критику дважды (по частям в 2001 г. еще на электронный вариант этой книги и целиком в 2005), то редакция «Большевика» прислала свою критику этого «антисоветского пасквиля» частным образом. Напечатать в самой газете эту критику  одесские сталинисты не решились, побоявшись видимо, что заинтересованные читатели сами возьмут эту книгу и поймут абсурдность критики.

В заключение хочу выразить искреннюю признательность всем товарищам, прочитавшим данный труд еще в рукописи, высказавшим и приславшим свои отзывы и замечания на его первое издание. Без их бескорыстной поддержки выход этой книги вряд ли был бы возможен.

I. ПРОБЛЕМА КЛАССОВОЙ ПРИРОДЫ СССР В ПОСТСОВЕТСКОЙ МАРКСИСТСКОЙ МЫСЛИ.

К настоящему времени среди приверженцев марксизма на территории бывшего СССР сложились четыре основных направления в решении этого вопроса.

1. Первое из них составляют ученые, определяющие сложившийся в СССР способ производства как социализм (с добавлением различных эпитетов: развитой, реальный, казарменный, псевдо-, квазисоциализм и т.д.) Так, венцом развития официального советского обществоведения и свидетельством его полнейшей деградации стала концепция "государственно-бюрократического социализма", якобы построенного в СССР[2]. Хотя еще В.И. Ленин в свое время подчеркивал, что социалистические преобразования начинаются с разрушения государственного аппарата и замены его организацией вооруженных рабочих[3], штатные советские теоретики "развитого социализма" исписали столько томов рассуждениями о развитии "социалистического государства", что им в конце концов ничего не оставалось как объявить и сам "социализм" государственным.

Естественно, что все партии и движения, объявляющие себя наследниками ВКП(б) - КПСС, принимают тезис о построении в СССР социализма (или, по крайней мере, его фундамента) как аксиому, не подлежащую сомнению и не требующую особых доказательств. При чем усматривают сей "фундамент" нынешние "коммунисты" не в чем ином, как в "социалистической собственности на средства производства", произвольно отождествляя при этом государственную собственность с общественной.

Однако, по    К. Марксу,   главное   отличие     общественной собственности  от  частной  состоит  в  том, что  общественная  собственность, подчиняя  всю  массу  средств  производства  всем  индивидам  вместе, ликвидирует свойственное всем классовым обществам отчуждение человека от внешних условий производства, от собственного труда. Именно это отчуждение, по словам А. Эйнштейна, превращает человека - продукт общества - в узника собственного эгоизма, который воспринимает общество как угрозу своему существованию[4].  Сохранение и даже углубление этого отчуждения вынуждено было фактически признать и само советское государство, установившее в конце 30-х гг. специальными указами уголовную ответственность за прогулы, опоздания, самовольный уход с работы, выпуск некачественной продукции. Только в 1940 г. за эти «преступления» было осуждено свыше 2 млн. человек[5].

Правоверные "коммунисты" все недостатки "реального социализма" обычно объясняют влиянием мелкобуржуазного сознания, которое-де и помешало правящему слою правильно организовать производственные отношения, а затем помогло агентам Запада развалить СССР. Однако, еще в середине прошлого века основатели марксизма подчеркивали, что господствующей идеологией в любом обществе является идеология господствующего класса, которая по сути является лишь идеальным выражением тех отношений, которые и делают его господствующим, т.е. является идеологией его господства[6].  Поскольку мелкая буржуазия никогда не была в СССР господствующим классом, то очевидно, что мелкобуржуазная идеология не могла стать ни господствующей идеологией, ни идеологией правящего слоя. Если же сознание этого слоя было буржуазным, то само его наличие может лишь свидетельствовать о том, что производственные отношения, сделавшие данный слой господствующим, были по сути буржуазными. Отрицая же это и превращая сознание в некий самодовлеющий фактор, который сначала находит себе конкретных носителей  ("конкретные носители мелкобуржуазной идеологии благодаря своей массовости и живучести  представляют  главную опасность для социализма, "- вещает Программа  КПРФ[7]), а затем с их помощью изменяет производственные отношения, "коммунисты" фактически скатываются на позиции идеализма, ничего общего с марксизмом не имеющего.

Характерно, что тезис о построении в СССР социализма или даже коммунизма принимают на вооружение не только правоверные "коммунисты", но и те буржуазные политологи, которые в корне отвергают все советское. Если деятелям "коммунистических" партий и движений этот постулат необходим для обоснования необходимости возвращения страны на "путь социализма" и своего собственного возвращения к кормилу аппаратного всемогущества, то идеологи частной буржуазии используют этот тезис как жупел для отпугивания широких трудящихся масс от революционного движения: социализм - это кровавая сталинско-брежневская система, которая уже показала свою несостоятельность.

2. Основателем второго направления в решении вопроса о формационной принадлежности советского общества выступил Л.Д. Троцкий. В своей книге "Преданная революция" (1936) он сформулировал теорию некоего переходного или промежуточного между капитализмом и социализмом общества, власть в котором, в результате скрытого внутрипартийного переворота, названного по аналогии с великой французской революцией cоветским Термидором, захватила бюрократия. При чем это общество Л. Д. Троцкий относит к новой "общественной формации, которая не имела пре6цендентов и не знает аналогий".[8]

При чтении книги Л.Д. Троцкого "Преданная революция" бросается в глаза прежде всего непоследовательность автора. Так, неоднократно и справедливо сравнивая советское государство с жандармом, охраняющим имущественное и социальное неравенство, Троцкий тем не менее упорно называет его "рабочим государством". Блестяще разоблачив буржуазный характер  выпускаемого  советской  бюрократией законодательства, Троцкий тем не менее утверждает, что социалистическая тенденция в развитии советского государства основана на провозглашенной в этом же законодательстве "социалистической собственности на средства производства".

Отношения собственности в Советском Союзе у Л. Д. Троцкого оказались вообще исключенными из общих марксистских законов общественного развития. Если отношения по поводу производства, распределения и потребления материальных благ при данном уровне развития производительных сил, по признанию самого Троцкого, не могут быть иными кроме как буржуазными, то священная корова собственности, даже если уровень культуры и техники ниже капиталистического, объявляется им общественной и  даже, "в принципе, социалистической"[9]. Естественно, что в начале 90-х первоочередной задачей пролетариата троцкисты объявили защиту государственной собственности - этого "бесценного блага" - от посягательств "реставраторов капитализма"[10].

И вряд ли помогут в данном случае ссылки на роль государственной собственности при переходе к бесклассовому обществу. Ибо, во-первых, никем еще ни доказано, что такой переход в СССР или на его развалинах начался, или хотя бы то, что для этого перехода здесь имеется достаточно объективных и субъективных предпосылок, а во-вторых, сама по себе национализация средств производства, как отмечал Ф. Энгельс, не уничтожает классы, а содержит лишь формальное средство для их уничтожения, но содержит и возможность жесточайшей эксплуатации человека человеком. "Современное государство, какова бы ни была его форма (в том числе и советская. - А.З.), есть по самой своей сути капиталистическая машина, идеальный совокупный капиталист. Чем  больше  производительных  сил  возьмет  оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями." И тут же, словно отвечая современным апологетам государственной собственности, Ф. Энгельс пишет о появлении "особого рода фальшивого социализма, выродившегося местами в своеобразный вид добровольного лакейства, объявляющего без околичностей социалистическим всякое огосударствление, даже бисмарковское."[11]

 Утверждение же Л. Д. Троцкого о том, что "первое в истории сосредоточение средств производства в руках государства осуществлено пролетариатом"[12], может  доказывать лишь крайне слабое знакомство основателя IV Интернационала с историей, особенно историей докапиталистических обществ. Государственная собственность (полная или верховная) на средства производства и в первую очередь на землю существовала с момента появления государства, а в таких государствах как Древний Египет, Шумер или империя инков в доколумбовой Америки, была, как и в Советском Союзе, долгое время господствующей или единственной, что вовсе не свидетельствует об их переходном к социализму характере. Поскольку государственные формы эксплуатации преобладали в странах Древнего Востока, то К. Маркс в свое время назвал их "азиатским способом производства".

3. Именно как азиатский способ производства (АСП) определяют существовавший в СССР общественный строй представители третьего направления в марксистской историографии советского общества. Хотя отдельные попытки сравнить советское общество с азиатскими деспотиями производились еще в 30-е годы (академик И. П. Павлов), свое теоретическое обоснование эта концепция получила лишь в 50-х гг. в работах Карла Витфогеля.

Действительно, такие черты как всевластие чиновничьего аппарата во главе с обожествляемым правителем, централизованная эксплуатация непосредственных производителей, широкое использование внеэкономического принуждения делают советское государство очень похожим на государства Древнего Востока. Неудивительно, что в начале 90-х годов долгое время замалчиваемая в СССР концепция советского строя как АСП довольно быстро завоевала себе большое число сторонников среди обществоведов как марксистской, так и немарксистской ориентации.

Впрочем, отличия между основанной на ручном труде аграрной экономикой древневосточных обществ и современной промышленной основой "социалистических" стран XX в. были настолько очевидны, что заставили многих сторонников этой теории внести коррективы как в определение АСП, так и в его название. Так В.Е. Бугера полагает, что способ производства, при котором возрождены в основных чертах производственные отношения азиатской деспотии на базе крупного машинного производства, следует именовать неоазиатским.[13]

Ю.И. Семенов, указав на существование обществ данного типа и за пределами Азии (в других частях света), предложил более точное название этого способа производства - политаризм (от греч. "полития"- государство). Особенность политарного способа производства, по Ю.И. Семенову, состоит в том, что "частным собственником (полным или верховным в зависимости от варианта) средств производства является весь класс эксплуататоров в целом, а не его члены, взятые в отдельности. Этот способ, таким образом, основан на общеклассовой частной собственности, которая с неизбежностью принимает форму государственной. С этим связано совпадение в общем и целом класса эксплуататоров с государственным аппаратом." При этом Ю. И. Семенов выделяет две разновидности политаризма: агрополитаризм и индустрополитаризм. Последний из них существовал, по его мнению, в СССР и других "соцстранах".

При этом производственные отношения трех – четырех тысячелетней давности у Ю.И. Семенова (как и у В.Е. Бугеры) не только возрождаются каким-то образом на современной промышленной основе, но даже способствуют некоторое  время развитию производительных сил.[14]

Однако, возникает вопрос: каким образом на столь различном уровне развития производительных сил в СССР и государствах Древнего Востока могли возникнуть принципиально одинаковые производственные отношения? Свои объяснения причин такого исторического "повторения" предложили М.С. Восленский и Ю.И. Семенов.

По мнению М.С. Восленского, существовавший в СССР вариант АСП точнее именовать государственно-монополистическим феодализмом, поскольку он представлял собой реакцию феодальных структур общества на угрозу капиталистического развития.[15] В данном случае марксистская или псевдомарксистская терминология лишь придает более наукообразный вид старой буржуазной теории реакционности Октября и большевизма. Основы этой теории были заложены еще в 1918 г. Так, один из организаторов антисоветской интервенции У. Черчилль вскоре после высадки английских войск в Закавказье и на Севере России заявил: "Коммунистическая теория - это просто возвращение к средним векам", а большевики - это "свирепые обезьяны-бабуины", которые "быстро низводят Россию до животных форм варварства"[16]. Вопрос же о том, насколько совместимы понятия "реакция"  и  осуществленный  в  СССР  невиданный  подъем  науки, техники и культуры, ни г-на Черчилля, ни г-на Восленского не беспокоил.

Иное объяснение дает Ю.И. Семенов. Он усматривает предпосылки перехода к индустрополитарному способу производства в выделенных В.И. Лениным чертах высшей стадии капитализма - империализма, в частности в тенденциях к монополизации экономики и сращиванию монополий с государственным аппаратом в единый организм.[17] При этом указанные черты высшей стадии капитализма Ю.И. Семенов, следуя традициям советской историографии, переносит на дореволюционную Россию, которая отнюдь не принадлежала к числу развитых капиталистических стран, и не дает убедительного объяснения тому факту, что в тех станах, где капитализм действительно достиг высшей стадии своего развития, сложились, в отличие от СССР, неполитарные типы общества. Впрочем, указанная выше идея Ю.И. Семенова о том, что политарный тип общества в СССР сложился на основе определенных особенностей высшей (монополистической) стадии капитализма, сближает его взгляды с представителями следующего направления в решении вопроса о формационной принадлежности советского общества.

4. Представители этого, четвертого направления в современной марксистской мысли определяют сложившийся в СССР способ производства как государственно-монополистический капитализм (ГМК). Так, Программа Марксистской рабочей партии, справедливо указывая, что основная масса трудящихся в Советском Союзе обладала лишь личным условием производства - рабочей силой, утверждает далее: “Государственный капитализм - закономерный итог развития капитализма вообще. По сути СССР и США шли параллельными курсами. При всех видимых внешних различиях в СССР и на Западе сложились принципиально, базисно однородные системы.”[18]

Близкой точки зрения придерживается Интернациональное коммунистическое течение. В его платформе указано: «Государственные режимы, которые возникли в СССР, Восточной Европе, Китае, на Кубе и т.д. под названием “социалистических” или “коммунистических” были лишь особой грубой формой всемирной тенденции к государственному капитализму, которая типична для нисходящей стадии капитализма»[19].

Однако, остается неясным, можно ли считать "внешними"  различия, к примеру, в производительности труда, которая была в СССР в 3-4 раза ниже, чем в развитых капиталистических странах[20],  или в структуре занятости населения (так, доля занятых в сельском хозяйстве в СССР к концу 80-х годов была в 3-6 раз больше, а доля занятых в непроизводственной сфере-науке, культуре, образовании, сфере обслуживания и т.д. - в 1,5-2 раза меньше, чем на Западе[21])? Уже эти два факта подрывают защищаемый МРП тезис о том, что СССР находился на одной стадии развития со странами Запада.

Впрочем, хотя Программа МРП и утверждает, что ГМК в нашем обществе дошел в своем развитии до предельного состояния, из других работ лидеров этой партии можно узнать, к примеру, что в этот предельно развитый монополистический капитализм были включены каким-то непостижимым образом и элементы феодализма и рабовладения ("элементы того и другого сохранялись даже в XX в. в Африке и, увы, в нашей стране")[22]. Если в СССР существовали те же отношения, что и в странах Африки, то с кем же советское общество шло "параллельным курсом" - с Африкой или США?

Государственная собственность ни в одной из развитых капиталистических стран, в отличие от СССР, не играет ведущей роли, а государственное регулирование экономики в каждой из них - от Ф. Рузвельта и до наших дней - преследует лишь цель сохранения частной собственности финансовых  магнатов  в  условиях,  когда производительные  силы,  по  словам Л.Д. Троцкого, "восстают против нее",  как это было, примеру,  в начале 30-х гг. в США.[23]

Переход к государственному капитализму, утверждает  Программа  МРП,  начался  у  нас  в годы НЭПа, когда партия провозгласила "курс на госкапитализм"[24]. Ни даты, ни названия документа, в котором был провозглашен этот курс, авторы программы не приводят, и это не случайно. "Курс", провозглашаемый РКП(б)-ВКП(б), оставался у нас неизменным с 1918г.-это курс на "строительство социализма".[25] А постановление XI съезда РКП(б) в апреле 1922г. специально подчеркивало: "Новая экономическая политика не изменяет существа рабочего государства, изменяя, однако, существенно методы и формы социалистического строительства (выделено нами. - А.З.)". И далее, в разделе "Государственный капитализм в пролетарском государстве и профсоюзы" постановление описывает, каким должно быть отношение профсоюзов к "государственному регулированию (надзору, контролю, определению форм, порядка и т.п.) частной торговли и частно-хозяйственного капитализма”[26]. Именно такое регулирование допускаемого в определенных масштабах мелкотоварного частновладельческого капитализма, а вовсе не ГМК, имели в виду большевики, когда говорили в начале 20-х гг. о политике госкапитализма в СССР. Никакого курса на создание в СССР государственно-монополистического капитализма правящая партия никогда не провозглашала и не могла провозгласить. Попытки же вывести капиталистическую природу советского государства из какого-либо провозглашенного партией курса могут быть лишь данью старой традиции советской исторической науки считать почти всю историю Советского Союза лишь воплощением в жизнь решений очередного съезда или пленума КПСС.

Пожалуй, единственной попыткой экономического обоснования защищаемой МРП концепции является статья А. Соловьева ("Марксист",    N 3/4), который не только переносит на советское общество черты западного ГМК, но и теорию так называемой "управленческой революции", соответствие которой даже западным реалиям остается более чем сомнительным.[27]

Однако, наиболее интересным в статье А. Соловьева является даже не этот "перенос", а то определение экономической категории собственности, на котором автор строит свою концепцию. Так, "экономические отношения собственности", по А. Соловьеву, "от Робинзона до современного директора - реализуются в таких экономических системах: 1) Трудовое участие в производстве;  2) управление производством;  3) получение дохода от производства. Иными словами, экономически собственность реализуется в труде, в управлении, в доходах. В этом - суть. Кто работает, управляет и доход получает, тот есть собственник экономический".[28]

Не будем судить о том, насколько справедлива вся эта "суть" для необитаемого острова, с реальным же общественным производством эта "теоретическая робинзонада" не имеет ничего общего, поскольку:

1) Трудовое участие в производстве принимают непосредственные производители - рабы, зависимые крестьяне, наемные рабочие - собственниками, как правило, не являющиеся.

2) Управлять производством (процессом создания материальных благ) могут только специалисты - приказчики, экономы, инженеры, менеджеры и т.п., основная масса которых собственниками никогда не была.

3) "Доход от производства" за вычетом производственных расходов  делится на необходимый и прибавочный продукт. Первый всегда идет не посредственному производителю (иначе невозможно само производство) независимо от его отношения к собственности. Второй - всегда идет реальному собственнику: в получении прибавочного продукта (при капитализме - прибавочной стоимости) и состоит экономический смысл права собственности.    

Объявив при помощи этой теории собственниками средств производств а в СССР "красных директоров" (при чем не просто слой, а целую - касту очевидно, по типу древнеиндийских), А. Соловьев переходит к обоснованию капиталистической сущности самой советской системы. При чем эта сущность для А. Соловьева вытекает не из характера производственных отношений, а из наличия товарного обращения: "Крупное товарное производство не может не быть капиталистическим... Директор, поскольку он хозяйничал в рыночных условиях был "обречен" стать капиталистом".[29]

Вынужден вновь огорчить А. Соловьева: крупными товаропроизводителями (поставщиками сельхозпродукции на рынок) были и рабовладельческие виллы в Древнем Риме, и феодальные имения (фольварки) в Речи Посполитой XVI – XVIII вв., но капиталистическими они так и не стали, поскольку производство в них было основано на внеэкономическом принуждении -соответственно, рабов и крепостных крестьян. То, что "хозяйничанье" в рыночных условиях далеко не каждого превращает в капиталиста, уже ощутили на себе большинство бывших советских граждан.

Не менее оригинальные и выявленные А. Соловьевым "направления", по которым "трудящийся отстранялся от управления производством и распоряжением продуктом своего труда". В список этих направлений автор эклектично включает и действительно организованные на капиталистических  началах  подпольные  артели  и  фабрики,  и  коррупцию,  и  рэкет, и приписки, и даже "торг между сантехником и квартиросъемщиком по поводу нового крана".[30] Однако при этом возникает вопрос: можно ли считать господствующим способом производства (или способом эксплуатации) незаконные виды деятельности - воровство, взятки, приписки и т.д.? "Можно ли объявить сутью капиталистического вида производства то, что отдельная каста людей в данном обществе является большими ворами?"[31] спрашивает по этому поводу троцкист С. Петров.

На долю "теневого" сектора экономики Советского Союза даже по самым радикальным подсчетам приходилось не более 10% валового национального продукта (90 млрд. руб. в год на 924 млрд. руб. всего ВНП СССР в 1989г.) и 20 - 25% занятого населения (30 млн. человек из 127 млн. занятых в народном хозяйстве)[32]. К тому же для большинства из этих 25% "теневой" заработок был лишь дополнением к легальному. Производственные отношения в рамках легального государственного сектора экономики, который производил 90% ВНП СССР, А. Соловьев предпочитает не рассматривать, ограничившись лишь утверждением, что государство этим сектором не управляло, поскольку пятилетние планы не выполнялись. При чем недовыполнение планов означало, по А. Соловьеву, не что иное, как подчинение производства на госпредприятиях тому же самому "теневому рынку", на котором трудящийся "отстранялся от управления производством".[33] Но даже в приводимых автором примерах весь реальный объем товаров и услуг был выпущен по плану, на долю же "рынка" досталось лишь недопроизведенное количество продукции, т.е. фактически несуществующее. Не подтверждают авторский тезис об ослаблении централизованного планового руководства и данные составленной А. Соловьевым таблицы: недовыполнение плана по основным показателям развития народного хозяйства (если верить использованным автором официальным данным) не увеличивалось, а сокращалось - с 12 - 21% в 1980г. до 1 - 7% в 1985.

Все это лишний раз показывает, что объяснить природу советского строя, только исходя из "рыночных условий" или характера обращения товаров и услуг, невозможно, лишний раз подтверждает правоту слов К. Маркса о том, что понять тайну производства прибавочной стоимости, тайну эксплуатации человека человеком невозможно, оставаясь в сфере товарного обращения. Процесс производства прибавочной стоимости есть процесс потребления рабочей силы, который, как и потребление всякого другого товара, совершается за пределами рынка[34].

Таким образом, ни одна из вышеназванных концепций (какого-либо социализма, переходного общества Л. Д. Троцкого, азиатского способа производства, государственно-монополистического капитализма) не может полностью объяснить сложивший в СССР способ производства. А это, в свою очередь свидетельствует о необходимости уточнить наши представления о способах производства или способах эксплуатации рабочей силы вообще.

---

[1] Первое издание вышло в Англии в 1948 г., затем автор дорабатывал  и несколько раз переиздавал ее на английском, а в 1991 г. книга вышла крайне ограниченным тиражом и на русском языке.

[2] См.: Симония Н.А. Что мы построили? - М.,1991. - С.423.

[3] Ленин В.И. ПСС. - Т.33. - С.100-114.

[4] Эйнштейн А. Почему социализм? //Коммунист. - 1989. - № 17. - C.98.

[5] Соколов А.К. Принуждение к труду в советской экономике: 1930-е – середина 1950-х //ГУЛАГ: экономика принудительного труда. – М.,2005. – С.43,47, 66.

[6] Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. - Гл.1., Разд.3.

[7] Программа КПРФ //Диалог. - 1995. - № 3. - С.26

[8] Троцкий Л.Д. Преданная революция. - М.,1991. - С.221.

[9] Там же. - С.180.

[10] "Преданная революция" сегодня. - М.,1992. - С.19.

[11] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - Т.19. - С.222-223.

[12] Троцкий Л.Д. Преданная революция. - С.205.

[13] Бугера В.Е. Смысл жизни сегодня //Марксист. - 1993. - № 1. - С.59; Бугера В.Е. Сущность человека. – М.,2005. – С.84.

[14] Семенов Ю.И. О первобытном коммунизме, марксизме и сущности человека //ЭО. - 1992. - № 2. - С.38; Семенов Ю.И. Материалистическое понимание истории: за и против//Восток. 1995. - № 2. - С.36.

[15] Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. - М.,1991. - С.592. Концепция советского феодализма получила распространение в основном среди ученых антимарксисткой направленности. См. напр.: А.А.Тилле. Советский социалистический феодализм. 1917-1990. – 2-е изд. – М.,2005. – 260 с. Автор подробно анализирует советское право и практику его применения, приводит многочисленные примеры социального неравенства, но совершено игнорирует социально-экономический базис общества: производительные силы и производственные отношения.

[16] Times.-1918.-27 Nov. /Цит. по: Думова Н.Г.,Трухановский В.Г. Черчилль и Милюков против Советской России. - М.,1989. - С.76.

[17] Семенов Ю.И. Всемирная история в самом сжатом изложении //Восток. - 1997. - № 2. - С.31-32.

[18] Программа Марксистской рабочей партии //Марксист. - 1994. - № 2. - С.102.

[19] www.internationalism.org/russian ; См. также: Платформа и Манифест /Интернациональное Коммунистическое течение. – М.,2004. – С.14-16.

[20] Болотин Б.М. Советский Союз: прощальный статистический портрет бывших республик // МЭМО. - 1993. - № 1. - С.158.

[21] СССР и зарубежные страны.1989.Стат. сб. - М.,1990. - С.38-39.

[22] Юрьева С. Революции не делаются сверху // Марксист. - 1996. - № 3/4.- С.128.

[23] Троцкий Л.Д. Преданная революция. - С.204.

[24] Программа МРП.- С.100.

[25] КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. - М., 1983. - Т.2.- С.59.

[26] Там же. - С.483-484.

[27] Васильчук Ю.А. Управленческой революции теория // Экономическая энциклопедия: Политэкономия. - М.,1980. - Т.4. - С.229-230.

[28] Соловьев А. Советский директор: собственник или наемный работник?// Марксист. - 1996. - № 3/4. - С.63.

[29] Там же. - С.68.

[30] Там же. - С.69-70.

[31] Петров С. Критика Программы Марксисткой рабочей партии, как она указана в журнале "Марксист" (1994,N 2).  - Харьков,1994.(распечатка на принтере) С.3. Оставляем термин "каста" на совести автора.

[32] Карягина Т.И. Теневая экономика в СССР (анализ, оценки, прогнозы)// ВЭ. - 1990. - № 3. - С.116-117; Народное хозяйство СССР в 1989г. Стат. ежегод. - М.,1990. - С.6,48.

[33] Соловьев А. Указ. соч. - С.68-69.

[34] Маркс К. Капитал // Соч. - Т.23. - С.186.

II. СПОСОБЫ ЭКСПЛУАТАЦИИ И СПОСОБЫ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА.

Если в анализе общественных систем исходить не из особенностей положения господствующего класса, как это делают Ю.И. Семенов и А. Соловьев, а из положения непосредственного производителя, то все многообразие существовавших и существующих на Земле форм и видов эксплуатации человека человеком можно свести к трем основным способам эксплуатации или способам отчуждения прибавочного продукта:

1) рабовладельческий - когда непосредственный производитель лишен и средств производства, и личной свободы и сам является средством производства (говорящим орудием);

2) феодальный - когда непосредственный производитель наделен средствами производства, то есть землей, скотом, инвентарем (это и есть его натуральная зарплата), но лишен личной свободы, т.е.  прикреплен к своему наделу, селу, общине, касте, сословию и т.д.

 3) капиталистический - когда непосредственный производитель имеет личную свободу (юридически равные права со всеми другими гражданами), но лишен средств производства, то есть не имеет ничего кроме рабочей силы, которую и продает на рынке труда. 

Поскольку первые два способа эксплуатации основаны на внеэкономическом принуждении, а рабовладение у большинства народов Земли никогда не было господствующим видом эксплуатации (даже в древнем мире рабы составляли не более 1/3 всего населения[1]), то эти два способа можно объединить в первичную (докапиталистическую) классовую формацию, называемую иногда "большой феодальной".[2]

При феодализме надел крестьянина служил его своеобразной натуральной заработной платой, за счет которой крестьянин должен был обеспечить поставку натуральных или денежных приношений (оброков) и выполнение  трудовых повинностей (барщины) в пользу феодала.[3] Обратной стороной наделения крестьянина средствами производства (землей, рабочим скотом, инвентарем) в условиях натурального хозяйства были, во-первых, его практически полная оторванность от внешнего мира, во-вторых - внеэкономическое принуждение  в освященных, как правило, божественной санкцией различных формах личной зависимости  сословного неравенства, прикрепления к земле и т.д. Условием и следствием этого было крайне низкое и рутинное состояние техники (свидетельством чему служат периодические неурожаи и голодовки), ибо ведение хозяйства было в руках мелких крестьян, задавленных нуждой, личной зависимостью и умственной темнотой.[4]

Необходимым следствием этого были и традиционный тип демографического воспроизводства с его традиционно высокой рождаемостью и не менее традиционно высокой смертностью, особенно детской (около 1/3 родившихся умирало в возрасте до 1 года, половина-до 20-25 лет)[5], и традиционный тип сознания[6], зачастую доходящий до фанатизма (яркий тому пример - религиозные войны), и принцип божественного суверенитета в политической идеологии и универсалистские империи[7] как оптимальная форма государственного устройства: король или император, получивший власть непосредственно от бога ("Божьей милостью, мы, император и самодержец..."), естественно, считал своим долгом распространить эту власть на всю известную ему часть земной поверхности, независимо от того, какие племена и народы там проживали.

Переход от первичной классовой формации (феодальной) ко вторичной - капиталистической был событием поистине эпохальным и недаром его сравнивают с так называемой неолитической революцией" - переходом от присваивающего хозяйства к производящему. Блестящий очерк становления капиталистического способа производства дали К. Маркс и Ф. Энегльс в первой главе "Манифеста коммунистической партии". Нет нужды повторять здесь его содержание. Отметим лишь наиболее существенные черты этого процесса с учетом тех данных, которые накопила современная наука.

Отделение непосредственного производителя от средств производства (так называемое раскрестьянивание) и замена натурального хозяйства товарным, несмотря на все трагические моменты, было величайшим прогрессом: на смену внеэкономическому принуждению приходит принуждение экономическое. Лично свободный наемный рабочий (пролетарий) свободен от средств производства, т.е. свободен умирать с голоду. Но он получил и право самостоятельно выбирать профессию и место работы, самостоятельно решать кому он продаст свою рабочую силу и какую именно из своих способностей он продаст. Рабочая сила становится товаром. Формируется рынок рабочей силы.

Трезвый экономический расчет проникает во все сферы жизни. На смену традиционному типу воспроизводства населения приходит современный (рациональный) с относительно низким уровнем рождаемости и смертности: уровень детской смертности впервые в истории стал меньше, чем уровень смертности стариков[8]. На смену ручному труду и аграрной экономике  мелких  крестьянских  хозяйств  приходит  крупное  машинное производство. Сосредоточенная преимущественно в городах современная промышленность требует и концентрации в городах основной массы рабочей силы, и повышения квалификации последней, т.е. распространения всеобщей грамотности. Религиозный тип сознания начинает вытесняться современным  рациональным.[9] Под саму религию подводится рациональное "обоснование". Овладевая национальными рынками формирующихся буржуазных наций, национальная буржуазия уже не согласна отдавать власть единому для всех племен и народов "божьему помазаннику" и его прожорливой дворне. Создавая национальные государства, буржуазия провозглашает в политике принцип суверенитета народа.

Все эти изменения, сопровождающие процесс становления капиталистического способа производства, в западной социологии получили название модернизации[10]. Если понимать под модернизацией закономерный переход от докапиталистической формации к капиталистической, переживаемый всеми народами Земли, а не только трансформацию стран третьего мира, как считают некоторые западные ученые, то понятие модернизации вполне согласуется с материалистическим пониманием истории.

И первичная (феодальная), и вторичная (капиталистическая) классовые формации могут существовать как в частновладельческой, так и в государственной форме. С этим связаны два основных способа распределения прибавочного продукта и две основных формы собственности в классовых обществах. Если при частновладельческой эксплуатации средства производства находятся в частной собственности отдельных представителей господствующего класса, и прибавочный продукт, соответственно, поступает им напрямую (как в рабовладельческой вилле, феодальном поместье или частном предприятии), то при государственной форме эксплуатации господствующий класс выступает коллективным (корпоративным) собственником средств производства, объединенных в государственную собственность, а прибавочный продукт идет не отдельным представителям господствующего класса, а государству, а затем распределяется между людьми, составляющими государственный аппарат, в соответствии с их положением в иерархической лестнице власти. Именно эти, государственные формы эксплуатации Ю. И. Семенов объединил в политарный способ производства и совершенно справедливо считает, что в данном случае понятия государственный аппарат и господствующий класс практически совпадают, ибо все члены господствующего класса входят в состав особой иерархически организованной системы распределения прибавочного продукта.[11]

У большинства народов Земли, осуществлявших самостоятельный переход (мы не говорим здесь о тех странах, куда новый способ производства был привнесен колонизаторами) от одной общественно-экономической формации к другой, этот переход происходил через государственные формы эксплуатации. Насилие - повивальная бабка истории, а государственная власть не что иное, как концентрированное и организованное насилие.[12]

Исторически первые классовые цивилизации Древнего Востока были основаны на государственной эксплуатации непосредственных производителей. Так называемый азиатский или агрополитарный способ производства по сути представляет собой лишь государственную разновидность феодализма. Могущество древних восточных деспотий будь-то в Египте или Месопотамии, покоилось на централизованной эксплуатации наделенных средствами производства (участками земли, скотом, инвентарем и т.д.) лично зависимых от царя или храма крестьян-общинников, обязанных либо отдавать часть урожая, либо отрабатывать определенное количество дней в царском или храмовом хозяйстве. ^[13]

Правда, Д.М. Шарашенидзе, недавно доказавший, что основная масса работников царского хозяйства в Шумере (гурушей) была наделена средствами производства, полагает при этом, что гуруши были юридически свободны, ибо их имена зачастую писались с отчеством. Однако, по наблюденьям российского шумеролога И.М. Дьяконова, относящимся, правда к началу II тыс. до н. э., отчество зависимого от царя или храма человека писцы могли ставить в документах просто для того, чтобы отличить его от тезки. Внеэкономическую же зависимость работников государственного хозяйства Шумера показывает и тот факт, что при первом же удобном случае - при вторжении соседних племен амореев - "отряды гурушей, работавших из-под палки на царских полях на юго-востоке страны попросту разбежались"[14].

Термина "свободный" не знал в древности ни один из языков Ближнего Востока, ибо эти языки сложились в таких государствах, где "всякий человек находился в зависимости от какого-либо господина-главы семьи, царского чиновника или жреца. И все они в большей или меньшей степени зависели   от  царя"[15]. Такое   состояние,   которое  иногда   называют "поголовным рабством", характерно для государственной формы феодализма, когда господствующий класс выступает корпоративным собственником не только средств производства, но и личности производителей материальных благ. ^[16]

И господство внеэкономического принуждения, и наделение непосредственных производителей средствами производства, и прочие, указанные выше признаки феодальной формации полностью свойственны обществам, относимым к азиатскому способу производства, но совершенно нехарактерны для Советского Союза. Основная масса советских граждан была лишена средств производства и вынуждена была продавать свою рабочую силу государству. При чем  абсолютное большинство граждан СССР могли самостоятельно выбирать себе профессию и место работы: выбрать, к примеру работу в колхозе за гроши или поездку на Север на заработки. Рынок рабочей силы в СССР хотя и в урезанном виде существовал всегда, и господствующим типом принуждения было экономическое. (На существовавших в СССР ограничениях личной свободы непосредственных производителей мы остановимся ниже).

Выражением верховной собственности государства на средства производства и в первую очередь на землю в феодальном обществе выступает централизованная рента-налог. При государственно-феодальной форме эксплуатации через нее изымался зачастую не только прибавочный, но и часть необходимого продукта. Некоторые историки, впрочем, отрицают существование в древности и в средние века верховной собственности государства на землю, ссылаясь на то, что налоги существуют и в современном государстве. Отличия между налогами в буржуазном государстве и централизованной рентой-налогом в феодальном обществе на примере Византии очень точно описал бывший советский византинист А.П. Каждан: "Поскольку отношения налогоплательщика и государства не исчерпывались абстрактно-вещной формой налога, но принимали характер натуральных повинностей (услуг), они вели к установлению зависимости или прикрепленности (к тяглу, к общине и т.п.). Эта зависимость выражалась в четком разграничении податного населения империи на ряд податных категорий, обязанных особым типом натуральных повинностей, в прикреплении крестьян ... к месту их обитания (обратной стороной этого было бегство и стремление укрыться в монастырских владениях), в возложена соседей ответственности за уплату податей с выморочного надела. Все эти явления отнюдь не характерны для отношений "обыкновенного" налогоплательщика с сувереном." ^[17]

Государственные формы эксплуатации были исторически первыми не только в странах Востока (многие из которых в силу особых исторических и географических условий так и остались на ранней, государственной стадии феодализма вплоть до нового времени[18]), но и в Европе. В Древней Греции, к примеру, сначала возникла централизованная эксплуатация зависимых крестьян и рабов дворцовым и храмовым хозяйством в критомикенский период (вторая половина II тыс. до н. э.), а затем только классическое частное рабовладение.[19]  В средние века в германских королевствах государство сначала устанавливало централизованную систему взимания с крестьян феодальной ренты в пользу королевского двора, а затем передавало права на эту ренту отдельным феодалам, жалуя им земли вместе с сидящими на них крестьянами. Акт передачи их частному владельцу "означал для них не начало эксплуатации, а только перемену эксплуататора", ибо "они продолжали выполнять при  этом  в  пользу  вотчинника  те  повинности,  которые  раньше  несли в пользу государственной власти.[20] "Подобным же образом и в Византии, мы видим, как государство первоначально эксплуатирует крестьянина через госаппарат, а затем передает свои эксплуататорские права отдельным лицам.[21]  На Руси в X - XI вв. боярство и дружинники, состоявшие на княжеской службе, выступают наряду с князьями коллективным субъектом верховной собственности государства на землю и в этом качестве получают фиксированную часть прибавочного продукта, изымаемого государством у крестьян через систему податей и повинностей, а в XII в. закрепляют податные территории в частные владения. Яркий пример того, что переход от государственной к частновладельческой форме эксплуатации не изменил существа феодальных отношений дали раскопки Новгорода: размеры боярских усадеб со всем комплексом хозяйственных и бытовых построек оставались неизменными с конца X в. до конца XV в., несмотря на то, что их владельцы в X-XI вв. были "всего лишь" представителями княжеской власти, а частными вотчинами обзавелись только в XII в.[22]

Не менее важную роль государственные формы эксплуатации играют и в становлении капиталистической формации. Здесь, очевидно, следует остановиться на значении самого термина "государственный капитализм" Слишком широкое его употребление среди экономистов и историков лишь подтверждает слова Л.Д. Троцкого о том, что этот термин представляет то удобство, что никто точно не знает, что он собственно обозначает.[23] Думается, накопленный в советской и зарубежной марксистской политэкономии теоретический опыт за прошедшие 60 с лишним лет после написания этих слов позволяет ликвидировать это "удобство". Государственный капитализм (или, если пользоваться термином Ю.И. Семенова, индустрополитаризм) основан, как и государственная разновидность феодализма, на коллективной (корпоративной) собственности господствующего класса на средства производства. При чем этот класс, называемый иногда государственной или бюрократической буржуазией, как правило, не только присваивает прибавочную стоимость, создаваемую наемными работниками на госпредприятиях, но и эксплуатирует все остальные уклады экономики (обычно, это мелкобуржуазный уклад - крестьяне, ремесленники, кустари и т.п.) методами первоначального и раннекапиталистического накопления. ^[24]

В отличие от ГМК, который возникает на стадии высокоразвитого, перезрелого капитализма и выполняет в нем консервирующую роль, государственный капитализм характерен для ранних стадий становления капиталистической формации, когда при слабости национальной буржуазии государство берет в свои руки проведение капиталистической индустриализации, осуществляя ее за государственный счет и на основе государственной собственности.[25]

Лишь на западе европейского континента в силу особо благоприятных условий (прибрежное и островное положение, выгодное для развития торговли, умеренный климат, удаленность от полосы степей и пустынь с их кочевым населением, наличие античного наследия с такими его пробуржуазными элементами, как, например, римское право, наконец, широкий размах колониального грабежа) государственные формы капиталистической эксплуатации никогда не играли ведущей роли, что и создало  у многих марксистов представление о капитализме как об исключительно частновладельческом способе эксплуатации. Хотя и на "исторической родине" капитализма - в Западной Европе - , как отмечал К. Маркс, все виды первоначального накопления пользуются поддержкой государственной власти[26], особенно возрастает ее роль в тех странах, которые вступают на путь модернизации позже, чем страны "классического" капитализма.

Если в Англии государственный капитализм практически не заметен, то уже Франция дает пример первой целенаправленной политики государственного капитализма. Основателем ее выступил генеральный контролер финансов Людовика XIV Жан-Батист Кольбер (1661-1683). Роль кольбертизма в развитии капиталистической промышленности отмечал еще К.Маркс, писавший, что на европейском континенте "с легкой руки Кольбера", "первоначальный капитал притекает ... к промышленникам прямо из государственной казны".[27]

Правда, государственно-капиталистический сектор (казенные судостроительные верфи, мануфактуры - гобеленов в Париже, мыловаренная Савонри и др.) играл лишь подчиненную роль, обслуживая потребности французского абсолютизма, но в сочетании с протекционизмом по отношению к частным мануфактурам позволил Франции, по словам немецкого историка Г.-Г. Хехта, стать первой промышленной страной Европы. Особенно впечатляющим был рывок в судостроении. Если в 1660 г. Франция имела всего 12 военных кораблей (не считая галер), а Англия - 168, то уже к 1671 г. под французским военным флагом плавало уже 194 корабля, изготовленных в основном на собственных верфях. Франция не только вошла в тройку ведущих военно-морских держав, но и обогнала по количеству и тоннажу кораблей Англию.[28]

Особенностью промышленной политики Кольбера было не только "догоняющее" развитие военной техники, но и повышение образовательного уровня рабочей силы: "Цель опекаемых государством мануфактур, не сводилась только к извлечению прибыли. Как правило, в них сочетались черты предприятия и профессионального училища. Обучение ремеслу считалось важнейшей задачей... За прием учеников государство выплачивало премии..."[29]

Наиболее решительным продолжателем кольберовского курса протекционизма по отношению к национальной промышленности выступил Наполеон I, который расширил и собственно государственно-капиталистический сектор, введя в 1810 г. государственную монополию на производства табачных изделий.[30]

Элементы госкапитализма можно встретить и на ранних этапах становления капитализма в США (государственное строительство гаваней, каналов, железных дорог в XIX в.) и в Германии (государственные фарфоровые мануфактуры, оружейные заводы, верфи, горнорудные и соляные копи).[31]

В Японии, где буржуазные преобразования начались лишь во второй половине XIX в., в период так называемой революции Мэйдзи (1868-1879),  основы     национальной  промышленности  были фактически заложены государством. Уже в начале своей деятельности правительство Мэйдзи конфисковало все военные и металлургические предприятия, шахты, рудники, судостроительные верфи. Для управления ими был создан особый департамент промышленности (кобусё), который за счет изымаемого из сельского хозяйства прибавочного продукта провел коренную реорганизацию старых и построил свыше 500 новых предприятий. За казенный счет с участием специально приглашенных иностранных специалистов в короткий срок были построены десятки новых металлообрабатывающих, судостроительных, бумагопрядильных, ткацких, стекольных, цементных и других заводов и фабрик, железных дорог, линий телеграфной и телефонной связи.[32]

Курс на ускоренную индустриализацию сопровождался как ликвидацией феодальных пережитков, так и широкой образовательной программой. На государственный счет были созданы инженерные, технические и военно-морские училища, а в 1872 г. введено всеобщее обязательное образование. Хотя получать его жители страны должны были за свой счет, правительство уверенно заявило: "Образование должен получить весь народ... В деревнях не должно быть не одной неграмотной семьи, а в семьях ни одного неграмотного человека".[33]

Правда, уже в начале 80-х гг. государство начинает передавать государственные предприятия сначала в аренду, а затем в собственность за бесценок близким к правительству частным компаниям - Мицубиси, Мицуи, Фурукава, Киноикэ - , но результаты политики госкапитализма были вполне ощутимы: к концу XIX в. Япония по уровню военно-технического потенциала намного опережала остальные страны Дальнего Востока. В годы второй мировой войны такими же государственно-капиталистическими методами пыталось форсировать индустриализацию страны гоминдановское правительство в Китае. Там впервые появляются и термины "бюрократический капитал" и "бюрократическая буржуазия".[34]

Новый период в истории государственного капитализма начинается после второй мировой войны. Завоевавшие независимость страны Азии и Африки оказались перед проблемой создания собственной промышленной базы. Решение этой проблемы и сохранение независимости для многих из них стало возможным только на путях госкапитализма, чаще всего прикрываемого "социалистическими" вывесками. Хрестоматийные примеры тому представляют Индия, где еще в 1955 г. сессия ИНК в Авади по инициативе Дж. Неру провозгласила курс на построение общества "социалистического образца", и Египет, где Г.А. Насер пошел еще дальше, объявив в 1964 г., что Египет уже является "демократическим социалистическим государством", основанным на союзе трудовых сил народа крестьянства, рабочего класса, солдат, интеллигенции и даже "неэксплуататорской" буржуазии. Хотя на полную национализацию средств производства и столь же коренные изменения как в СССР ни Дж. Неру, ни Г.А. Насер не пошли (доля госсектора в Индии к 1985 г. достигла лишь 1/2 продукции тяжелой промышленности, а в Египте при Насере госсектор давал 80% всей промышленной продукции), именно в госсекторе были созданы те отрасли промышленности, которые и превратили эти страны из аграрных в агроиндустриальные.[35]

 Характерно, что попытка египетского историка Махмуда Хусейна рассмотреть правящий в насеровском Египте слой чиновничества и офицерства как "государственную буржуазию" вызвала резкое неприятие в советской историографии.[36] Среди советских ученых более приемлемым считался термин “бюрократическая буржуазия”, при чем, как пишет Р.Г.Ланда: “В большинстве случаев, тем более в историческом масштабе, бюрократическая буржуазия – категория переходная, своего рода канал и средство превращения бюрократии в предпринимательскую буржуазию”[37]. Однако, это вовсе не искючает “в историческом масштабе”, в какой-то исторический период существования государственной или бюрократической буржуазии как особого эксплуататорского класса.

Субъективно в каждом конкретном случае - от Кольбера до Насера политика государственного капитализма, проводимая господствующим классом, преследует цель сохранения экономической и политической независимости в условиях, когда мировой рынок подчиняет все отсталые страны более передовым. Объективно же, эта политика отнюдь не снимает антагонизм между господствующим и эксплуатируемыми классами внутри страны.

Таким образом, государственная разновидность капитализма, основанная, как и государственный феодализм на коллективной собственности господствующего класса на средства производства, является одной из ранних форм утверждения капиталистических отношений и в этом качестве играет прогрессивную роль ускорителя модернизации в условиях "догоняющего" развития, когда государство, говоря словами К. Маркса, пытается "ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии."[38] Значение и масштабы развития госкапитализма в каждой стране зависят от времени и условий, в которых эта страна вступает на путь модернизации.

---

[1] См.: Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах. - М.,1990. - С.178-187.

[2] Кобищанов Ю.М. Теория большой феодальной формации // ВИ. - 1992. - № 4/5. - С.57-72.

[3] Ленин В.И. ПСС. - Т.3. - С.184.

[4] Там же. - С.185,310, 314.

[5] Вишневский А.Г. Воспроизводство населения и общество. - М.,1982. - С.59, 96; Россет Э. Продолжительность человеческой жизни. - М.,1981. - С.162 209.

[6] Миронов Б.Н. Историк и социология. - М.,1984. - С.126.

[7] Барг М.А. Великая английская революция в портретах ее деятелей. - М.,1991. - С.16.

[8] Вишневский А.Г. Указ. соч. - С.108.

[9] Миронов Б.Н. Историк и социология. - С.129.

[10] Крупина Т.Д. Теория "модернизации" и некоторые проблемы развития России конца XIX-начала XX в. //История СССР. - 1971. - №.1. - С.191-205.

[11] Семенов Ю.И. Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты //ЭО. - 1993. - № 1. - С.55-56.

[12] Маркс К. Капитал. Гл.24. //Соч. - Т.23. - С.761.

[13] Стучевский И.А. Зависимое население Древнего Египта. - М.,1966. - С.141, 159;  История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ. - Ч.2. Передняя Азия. Египет. - М.,1988. - С.479-493; Шарашенидзе Д.М. Формы эксплуатации рабочей силы в государственном хозяйстве Шумера второй половины III тыс. до н.э. Автореф. дисс. .. докт. ист. наук. - Тбилиси,1990. - С.45.

[14] Дьяконов И.М. Люди города Ура. - М.,1990. - С.22,11.

[15] Заблоцка Ю. История Ближнего Востока в древности (от первых поселений до персидского завоевания). - М.,1989. - С.375,373.

[16] Семенов Ю.И. Материалистическое понимание истории. - С.36.

[17] Каждан А.П. Социальный состав господствующего класса Византии XI – XII вв. - М.,1974. - С.230.

[18] Еремеев Дм. Почему Восток отстал от Запада? //ААС. - 1989. - № 7. - С.16 -20; Ульяновский Р.А. К вопросу о специфике развития стран Востока //НАА. - 1979. - № 5. - С.71.

[19] Андреев Ю.В. Крито-микенский мир //История древнего мира. - М.,1989. - Кн.1. - С.317,329.

[20] Колесницкий Н.Ф. К вопросу о раннеклассовых общественных структурах //Проблемы истории докапиталистических обществ. - М.,1968. - С.331-336.

[21] История средних веков. - Т.1. - М.,1977. - С.136; Каждан А.П. Указ. соч. - С.235.

[22] Янин В.Л. Древнейшее славянство и археология Новгорода //ВИ. - 1992. - № 10. - С.46-47. См. также: Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. - М.,1983. - С.78 и сл.

[23] Троцкий Л.Д. Преданная революция. - С.203.

[24] См.: Меликсетов А.В. Социально-экономическая политика гоминьдана в Китае (1927-1949). - М.,1977. - С.259 и материалы обсуждения этой книги: Бюрократическая буржуазия - бюрократический капитал – госсектор - госкапитализм //НАА. - 1979. - № 5.

[25] Далин С.А. Государственный капитализм // Экономическая энциклопедия. - М.,1972. - Т.1. - С.346-348.

[26] Маркс К. Капитал. Гл.24 // Соч. - Т.23. - С.761.

[27] Там же. - С.767.

[28] См.: Малов В.Н. Ж.-Б. Кольбер. Абсолютистская бюрократия и французское общество. - М.,1991.- С.229,181.

[29] Там же. - С.183.

[30] Тарле Е.В. Наполеон. - М.,1991. - С.225-226; Государственная собственность в Западной Европе. - М.,1961. - С.155.

[31] Далин С.А. Указ. соч. - С.346; Государственная собственность в Западной Европе. - С.199.

[32] Норман Г. Возникновение современного государства в Японии. - М.,1961. - С.71-91; Очерки новой истории Японии (1640-1917). - М.,1958. - С.241-242.

[33] Тояма Сигэки. Мэйдзи исин. (Крушение феодализма в Японии). - М.,1959. - С.277.

[34] Меликсетов А.В. Указ. соч. - С.259-267.

[35] История Индии. Краткий очерк. - М.,1973. - С.519; Малыгин С.В. Экономика Индии и Пакистана в период независимости. - М.,1992. - С.57; Арабская республика Египет. Справочник. - М.,1990. - С.77-78.

[36] См.: Ланда Р.Г. Управленческие кадры и социальная эволюция стран Азии и Африки (госсектор). - М.,1985. - С.79-80. Ссылка на: Hussain M. La lutte des klasses dans l'Egypte nasserienne. - Paris,1975.

[37] Ланда Р.Г. Указ.соч. – С.126. [37] Маркс К. Капитал. //Соч. - Т.23. - С.761.

 [38] Маркс К. Капитал. //Соч. - Т.23. - С.761.

III. ПРЕДПОСЫЛКИ  ВЕЛИКОЙ  РУССКОЙ  РЕВОЛЮЦИИ.

Советские историки потратили много усилий на то, чтобы доказать наличие в дореволюционной России достаточных предпосылок для социалистической революции. Они даже изобрели для этого особую стадию капитализма среднюю, с которой якобы легче всего переходить к социализму[1]. При чем тезис о том, что экономика России в целом к 1914 г. была капиталистической, принимается обычно и в советской, и в постсоветской литературе как нечто, само собой разумеющееся. Даже программа Марксистской рабочей партии исходит из того, что "к 1917 г. в России уже вполне сложилось капиталистическое общество."[2]. Посмотрим, что же именно вполне сложилось в России к 1917 г.

Накануне первой мировой войны около 3/4 населения Российской империи составляли крестьяне[3]. Даже если исключить из их числа часть, занятую в несельскохозяйственных отраслях, то на долю сельского хозяйства приходилось 2/3 всего занятого населения (в странах Западной Европы того времени не более 1/3)[4].

Характер отношений, господствовавших в русском сельском хозяйстве в начале XX в. на основе данных официальной "Статистики землевладения 1905 г." (в Европейской России) был довольно точно описан В.И. Лениным. "У 10 млн. крестьянских дворов 73 млн. десятин земли. У 28 тысяч благородных и чумазых лендлордов – 62 млн. десятин. Таков основной фон того поля, на котором развертывается крестьянская борьба за землю. На этом основном фоне неизбежна поразительная отсталость техники, заброшенное состояние земледелия, придавленность и забитость крестьянской массы, бесконечно разнообразные формы крепостнической, барщинной эксплуатации... Крупное капиталистическое земледелие стоит в чисто русских губерниях безусловно на заднем плане. Преобладает мелкая культура на крупных латифундиях: различные формы крепостнически-кабальной аренды, отработочного (барщинного) хозяйства, "зимней наемки", кабалы за потравы, кабалы за отрезки и т. д. без конца."[5]

Самое поразительное здесь то, что советские историки хорошо знали эти выводы В.И. Ленина, знали, что они основаны на исследовании огромного массива источников, но тем не менее в трудах некоторых советских историков даже отработочная система (когда задавленный  малоземельем крестьянин, чтобы прокормить свою семью, брал у помещика землю и за пользование ею должен был своим инвентарем обрабатывать помещичьи поля), - по словам Ленина, видоизмененная барщина, - “приобрела вполне капиталистический характер”. А выводы о преобладании в сельском хозяйстве России начала ХХ в. феодальных отношений объявляли “рецидивом народнических взглядов”.[6]

В 1913 г. из всей валовой продукции сельского хозяйства империи, оцениваемой в 13,8 млрд. руб., на товарную продукцию, включая внутри  деревенский оборот, приходилось лишь около 4,5 млрд. руб. или 35%.[7] То есть основная масса российского крестьянства не только эксплуатировалась еще феодальными или полуфеодальными способами, но и жила в условиях натурального или полунатурального хозяйства. Отсюда и крайне низкая производительность труда: несмотря на то, что в аграрном секторе было занято 2/3 населения, русское сельское и лесное хозяйства давали лишь немногим более 50% валового национального дохода[8], а в среднем на душу населения Россия производила в 1913 г. лишь 31,5 пуд. зерна (47% от уровня США - 67,2 пуд.) и 22 кг мяса (32% от уровня США - 68 кг.)[9]. По подсчетам Ветеринарного управления МВД России, среднее потребление мяса в 1912-1913 гг. составляло в Европейской части империи 11,47 кг на душу населения в год, в том числе в городах с населением более 50 тис. жителей – 68,63 кг в год, в малых городах и селах – 4,91 кг в год[10].

Господство натурального хозяйства и нищенский уровень потребления крестьянства обусловили и крайне узкий внутренний рынок для российской промышленности, ее отставание от Запада и зависимость от государственной казны. Царское правительство уже с 60-х гг. XIX в. вынуждено было заботиться о насаждении "сверху" отечественной промышленности параллельно с ростом ее "снизу", т.е. искусственно форсировать развитие отдельных отраслей, без которых не мог обойтись господствующий класс. Так, в основном за счет государственных займов и подрядов за 1861-1900 гг. было построено 51,6 тыс. км. железных дорог, по длине которых Россия вышла на второе после США место в мире.[11] Протяженность железных дорог на 1000 кв. км при этом даже в Европейской России оставалась в 2,5 раза меньше, чем в США, и в 10 раз меньше, чем в Англии и Германии[12]. Потребности железнодорожного строительства, долгосрочные казенные заказы и система усиленного протекционизма способствовали бурному развитию машиностроения, угольной и нефтяной промышленности, особенно в последнее десятилетие XIX в.[13]

Однако, царское правительство поощряло промышленное развитие страны лишь постольку, поскольку этого требовали интересы поддержания дворянского землевладения (железные дороги, к примеру, облегчали вывоз хлеба на экспорт, а доходы от хлебного экспорта, несмотря на полуголодное существование крестьянства, помогали поддерживать прежнее положение дворянских имений) и военно-технические нужды самого самодержавия. Таким образом, само развитие капиталистической промышленности царизм пытался использовать для поддержания как раз тех институтов, которые и составляли главные препятствия для утверждения в России капиталистических отношений. Естественно в таких условиях провозглашенный С.Ю. Витте (который во многих отношениях сыграл для России ту же роль, что и Ж.-Б. Кольбер для Франции) курс на индустриализацию страны был обречен на провал.

Структура российского общества оставалась в начале XX в. по сути феодальной. Все население империи делилось на юридически обособленные сословия: крестьян, мещан, купцов, дворян, духовенства и т.д. Каждое из них жило по своим особенным законам. Систематическое изложение правовых норм, касающихся исключительно крестьянства, выдержало, к примеру, перед войной два издания. Примечателен вывод, к которому пришел его составитель: "... и после освобождения крестьян крестьянин остался прикрепленным к земле. Он прикреплен к земле, которую он согласен бросить, так как она его не кормит, она ему в тягость. Он должен, чтобы освободиться еще уплатить выкуп, очевидно определенный гораздо выше ее доходности, если и общество не хочет принять ее даром."[14] Лишь переход в купеческое сословие освобождал от обязательной для крестьян и мещан приписки к какому-либо сельскому или городскому "обществу" (со всеми вытекающими из нее административными и фискальными ограничениями).[15]

Но приписка - далеко не единственное различие между привилегированными и непривилегированными сословиями. Наиболее остро сословное неравенство ощущалось в системе налогообложения: с каждой десятины земли, по подсчетам тогдашних экономистов, крестьянин платил налогов в 3 раза (а с учетом выкупных платежей - в 40 раз) больше, чем государство взимало с десятины земли помещика.[16]

Иная система налогообложения была просто невозможна в стране, где до февраля 1917 г. "государственная власть была в руках одного класса, именно: крепостнически-дворянского, помещичьего, возглавляемого Николаем Романовым".[17] Известный русский публицист Н.А. Рубакин на основе "Списка гражданских чинов 1903 г." рассчитал, что в среднем на каждого чиновника 2-го и 3-го классов* приходилось по 4387 десятин наследственной земли и 840 десятин приобретенной, таким образом, "правящая бюрократия не что иное как земельная аристократия -  факт, вскрывающий истинный классовый характер российского чиновничества".[18]

Потребности помещиков в денежных средствах удовлетворял созданный в 1885 г. Дворянский банк, выдавший долгосрочные ссуды под залог помещичьей земли и очень низкий процент (первоначально 5% годовых, а затем снижены до 3,5%). Общая сумма выданных банком ссуд достигла к 1910 г. 1260 млн. руб. Для облегчения продажи помещичьих земель крестьянской верхушке в  1882 г. был создан Крестьянский банк. Получив в 1897 г. право самостоятельно скупать помещичьи земли, этот банк регулярно повышал на них цены и только за 1907 - 1914 гг. выплатил помещикам за проданную землю 1042 млн. руб. Общая же сумма гарантированных правительством займов Дворянского и Крестьянского поземельных банков достигла к 1 января 1915 г. 2353 млн. руб.[19]

Огромные непроизводительные траты значительной части внутренних накоплений дворянством и самодержавием обусловили и привлечение в российскую экономику иностранных капиталов, и пассивный платежный баланс страны в целом. "Ежегодные возрастающие платежи за границу в счет задолженности и в виде процентов по займам, расходы богатых путешественников за рубежом, прибыли по иностранным инвестициям в России могли в тот период покрываться государством только при условии превышения экспорта над импортом, новых займов, либо и тех, и других, вместе взятых," - считает исследователь русской дореволюционной финансовой системы  А.П. Погребинский.[20]

В 1900-1915 гг. иностранный капитал составлял около 50% всего капитала российской промышленности.[21] Доля иностранного капитала в совокупном торгово-промышленном и кредитном капитале возросла с 25% в 1889 г. до 43% в 1914 г., а доля иностранных инвестиций уже за 1909 -1914 гг. составила 55% всех капиталовложений в народное хозяйство.[22] Однако, ни усилившийся приток иностранных капиталов, ни начавшийся с 1909 г. период высоких урожаев не могли компенсировать крайнюю узость внутреннего рынка.

Общие темпы индустриального развития страны в начале XX в. замедлились. Если в конце XIX в. на удвоение суммы промышленного производства потребовалось 10 лет, то теперь такой же результат по сравнению с 1900 г. был достигнут лишь в 1913 г. А темпы роста ведущих отраслей промышленности оказались в 1900-1913 гг. ниже чем в предыдущее десятилетие: продукция машиностроения возросла лишь на 45% (против 270% за 1890-1899 ), производство стали - на 122% (против 620% за 1890 - 1899), а добыча нефти даже сократилась на 20%.[23] Не удалось в предвоенные десятилетия и сократить отставание от стран Запада в производительности труда. Если в 1861 г. чистый национальный продукт на душу населения составлял в России 15% от уровня США, то в 1913 г. - всего 10%.[24] Эти данные полностью опровергают перекочевавший недавно из западной историографии в отечественную науку миф о том, что успешному развитию России по пути модернизации помешали лишь первая мировая война   и   Октябрьская революция.

Абсолютный объем розничного товарооборота в сопоставимых ценах за 1899-1913 гг. возрос лишь на 22,5%, а в расчете на душу населения даже сократился на 6,6% (См. Табл. 1). О каком расширении внутреннего рынка и вытеснении натурального хозяйства товарным может идти речь, если объем розничной торговли на душу населения не только не возрастал, но и обнаружил тенденцию к сокращению?

По расчетам члена Госсовета В.И. Денисова, весь товарооборот на душу населения в Российской империи в 1900 г. составлял 90 руб., тогда как в Англии – 420 руб., в США – 380 руб., в Германии – 290 руб., во Франции –  230 руб.[25]

Таблица 1.

Розничный товарооборот Российской империи (без продажи сельхоз продуктов на базарах и продажи кустарями своих изделий).

Показатели	1899	1913
Весь розничный товарооборот, млн. руб.: в текущих ценах в процентах к 1899 г в сопоставимых ценах 1899 г. в процентах к 1899 г. Розничный товарооборот на душу населения, руб.: в текущих ценах в процентах к 1899 г в сопоставимых ценах 1899 г. в процентах к 1899 г.	4461 100 4461 100 34,24 100 34,24 100	7141 160,1 5461 122,5 41,78 122,0 31,97 93,4

Составлено по: Дихтяр Г.А Внутренняя торговля в дореволюционной России. М.1960. С.73,77,79.

А жалкие размеры внутреннего рынка тянули вниз и русскую промышленность, которая в 1911 г. по уровню производительности труда и за работной платы стояла ниже американской 1860 г.[26] Энерговооруженность труда в российской промышленности даже в 1914 г. составляла лишь 1,5 лошадиные силы на одного рабочего, тогда как в Германии в 1910 г. 3,9, в Англии в 1908 г. - 3,6, во Франции в 1911 г. - 2,8 л.с.[27]

Высокий же уровень концентрации рабочей силы в русской промышленности (в среднем 331 рабочий на одно предприятие обрабатывающей промышленности, в то время как в Германии, к примеру, - 183), сложился еще в крепостническую эпоху и был скорее свидетельством недостаточно интенсивного промышленного развития.[28] Русским фабрикантам было выгоднее нанять большее число дешевой и бесправной рабочей силы, которую господство помещичьих латифундий и вызванный им земельный голод выталкивали из деревни, чем устанавливать новое оборудование, закупать которое к тому же нужно было, как правило, за границей (около 2/3 всех машин использовавшихся в русской цензовой промышленности были импортными).[29]

Главным источником монопольно высоких прибылей российской буржуазии в ведущих отраслях промышленности (текстильной, металлургической, машиностроительной, военной) вплоть до первой мировой войны оставались предоставляемые по завышенным в несколько раз ценам казенные заказы и подряды.[30] То есть в России начала века мы наблюдаем скорее не сращивание госаппарата с монополиями, установившими свое господство на рынке, а обрастание государственного аппарата и государственной казны паразитическими монополиями средневекового типа. Именно приспособление к абсолютизму и обеспечило господствующие позиции в российском капитале так называемому октябристскому капиталу[31], то есть капиталу, сформировавшемуся в недрах феодализма и получавшему основную массу прибыли методами первоначального накопления и экстенсивными методами раннекапиталистической эксплуатации.[32]

По расчетам В.А. Мельянцева, структура совокупного производительного капитала России к 1913 г. в основном соответствовала пропорциям раннеиндустриальной Европы (1800 г.): на долю физического капитала приходилось 13%, на долю человеческого "невещественного" (капитализированные расходы на образование, профподготовку, охрану здоровья и текущие затраты на НИОКР)-около 4%[33].Уровню Западной Европы эпохи становления капитализма (XVII-XVIII вв.) соответствовали и основные показатели социального и экономического развития Российской империи в начале XX в.

Так, грамотность взрослого населения Европейской части России к 1913 г. составляла лишь 33% ( в странах Запада того времени - свыше 90%). Такой уровень грамотности (1/3) Англия, к примеру, достигла в XVII, а Франция - к концу XVIII в. То же можно сказать и об уровне урбанизации общества (накануне первой мировой войны лишь 14-15% населения Российской империи жило в городах, тогда как в Западной Европе – 40 - 42%)[34] и даже о количестве коммерческих банков, число которых в России лишь к 1914 г. достигло 50, в то время как в странах Западной Европы их насчитывалось уже сотни, а в США – тысячи[35]. В одном Париже к 1789 г. было уже 66 банков.[36]

Вплоть до первой мировой войны в России господствовал и традиционный тип сознания[37] и традиционный тип воспроизводства населения. По данным Н.А. Рубакина, в 1905 г. из каждой тысячи родившихся граждан империи 272 умирало в возрасте до одного года.[38] Справочник, подготовленный накануне войны статистическим отделом совета съездов представителей промышленности и торговли, определяет коэффициент младенческой смертности в России в 289 промилле.[39] Советский демограф А.М. Мерков приводит для 1913 г. цифру 269 умерших до одного года на 1000 родившихся.[40]

Сейчас мы говорим, что Белоруссия потеряла в годы Второй мирововй войны каждого четвертого своего жителя, Украина - каждого пятого. Это - огромные потери. Согласно составленным в начале века таблицам смертности, в "золотой век" российского самодержавия каждый четвертый, родившийся в Европейской части империи умирал в возрасте до одного года, а каждый второй – до 25 лет[41]. И это считалось нормальным, естественным. "Бог дал - бог взял", - говорили крестьяне.

В странах Западной Европы средний коэффициент младенческой смертности уже в 1800 г. составлял лишь 210 на 1000 родившихся, а к 1913г. был снижен до 130. А характерная для Европейской России в начале XX в. средняя продолжительность жизни - 33 года, была свойственна населению Франции как раз в эпоху Великой Французской революции в конце XVIII в.[42]

Однако, если в XVII-XVIII вв. такие показатели социально-экономического развития и были передовыми, то в начале XX в. они означали принадлежность к отсталым полуколониальным странам с реальной перспективой перехода в разряд колониальной периферии капиталистической мир - системы. К 1913 г. по уровню образованности населения Россия уже отставала от Китая (среднее число лет обучения в России-1,1, в Китае-1,2), средняя продолжительность жизни была уже ниже, чем в Бразилии (36 лет),[43] а уровень детской смертности-уже выше, чем в Индии (205 промилле).[44]

Последние два десятилетия перед революцией царизм поддерживал свое существование уже в основном за счет иностранных займов ( в среднем занимая около 200 млн. руб. в год). В результате внешний долг России достиг к 1914 г. суммы в 4,2 млрд. руб. (или 35% ВНП)[45], а ежегодные платежи по займам, заключенным за границей, достигли 300 млн. руб.[46] "Мы уподобляемся тому "хозяину", который, получая ежегодные убытки, покрывает их займами, не имея никакой надежды сделать свое хозяйство прибыльным. Для такого хозяйства банкротство неизбежно", - писал тогда известный буржуазный экономист П.П. Мигулин.[47]

Используя финансовую зависимость самодержавия, некоторые западные державы уже в предвоенный период перешли к прямому финансовому давлению на Россию. Так, свое участие в 5%-ном займе 1906 г. лондонский банкирский дом "Братья Беринг и К^О " обусловил тем, что Россия "перестанет быть враждебной Англии".[48] Вскоре после этого было заключено англо-русское соглашение 1907 г. Предоставляя кредит 1914 г., Франция потребовала ускорения постройки железных дорог к западным границам России и увеличения численности ее постоянной армии.[49] Финансовая зависимость России сыграла не последнюю роль в вовлечении ее в первую мировую войну. За продление своего существования царизм фактически расплачивался единственным, что у него было в избытке, - пушечным мясом, которое он исправно поставлял своим кредиторам как на Восточный, так и на Западный (Русский экспедиционный корпус во Франции) фронты первой мировой.

К 1917 г. Российская империя была отсталой аграрной страной, только вступившей на путь модернизации. Успешное продвижение по этому пути было невозможно без устранения феодальных препятствий: феодальной системы землевладения (помещичьих латифундий) и феодальной политической надстройки (самодержавия). Именно эти препятствия обусловили преобладание в народном хозяйстве феодальных или полуфеодальных отношений. Несмотря на наличие развитого капиталистического уклада с организованным и сознательным пролетариатом, в экономике страны в целом не был завершен процесс отделения непосредственных производителей от средств производства, господствовали различные формы внеэкономического принуждения.

Критики моей книги из «Лотта коммуниста», обвиняя меня в незнании и неуважении к ленинским работам о развитии капитализма в России, приводят замечательную цитату из работы В.И. Ленина «Империализм как высшая стадия развития капитализма», полностью подтверждающую наши выводы: «В России капиталистический империализм новейшего типа вполне показал себя в политике царизма по отношению к Персии, Маньчжурии, Монголии, но вообще в России преобладает военный и феодальный империализм (выделено нами. – А.З.)…Возможность угнетать и грабить чужие народы укрепляет экономический застой, ибо вместо развития производительных сил источником доходов является нередко полуфеодальная эксплуатация «инородцев»»[50]. Напомним, что собственно великороссы составляли по переписи 1897 г. лишь 43 % всего населения Российской империи.

"Но помимо всего прочего условия мирового рынка ставят перед Россией одно из двух: либо быть раздавленной конкурентами, у которых капитализм идет вперед иным темпом и на действительно широкой основе, либо избавиться от всех остатков крепостничества".[51]

Таким образом, в экономике России сложились все предпосылки для буржуазной, но никак не социалистической революции. И в этом отношении меньшевики и оппортунисты II Интернационала были правы. Но из правильных посылок они делали неправильный вывод: руководить русской революцией должна буржуазия. Однако, отмеченные выше особенности русской буржуазии, ее спаянность с абсолютизмом, еще более укрепившаяся в совместной борьбе против пролетариата, воспитали у русских капиталистов настолько верноподданнические чувства к самодержавию, что в России возникла парадоксальная ситуация: "Победа буржуазной революции у нас невозможна как победа буржуазии... Эта особенность не устраняет буржуазного характера революции... Эта особенность обусловливает лишь контрреволюционный характер нашей буржуазии и необходимость диктатуры пролетариата и крестьянства для победы в такой революции".[52]

"Выдающаяся революционная роль" крестьянства, отмечал В.И. Ленин, сближает русскую революцию с "великими буржуазными революциями старых времен", однако, в отличие от Германии XVI в., Англии XVII в., Франции XVIII в., гегемоном Великой русской революции мог выступить только промышленный пролетариат.[53] Победа буржуазной революции, победа буржуазного способа производства в России была возможна лишь как победа рабочих и крестьянских Советов.

---

[1] См.: Крапивенский С.Э. Парадоксы социальных революций. - Воронеж,1992. - С.3

[2] Программа МРП //Марксист. - 1994. - № 2. - С.98.

[3] Степанов А.И. Место России в мире накануне первой мировой войны // ВИ. - 1993. - № 2. С.159.

[4] Мельянцев В.А. Россия, крупные страны Востока и Запада: контуры долговременного экономического развития //ВМУ. - Сер.13.Востоковедение. - 1995. - № 2. - С.42.

[5] Ленин В.И. ПСС. - Т.16. - С.201. См. подробнее: Анфимов А.М. Крупное помещичье хозяйство Европейской России (конец XIX-начало XX в.). - М.,1969. - С.365 и сл.

[6] Бовыкин В.И. Россия накануне великих свершений. – М.,1988. – С.39.

[7] Дихтяр Г.А. Внутренняя торговля в дореволюционной России. - М.,1960.- С.81.

[8] Вайнштейн А.Л. Народный доход России и СССР. - М.,1969. - С.71.

[9] Анфимов А.М. Тень Столыпина над Россией //История СССР. - 1991. - № 4. - С. 114; Миронов Б.Н. История в цифрах. - Л.,1991. - С.152.

[10] Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. – М.,1995. – С.305.

[11] Бовыкин В.И. Индустриальное развитие России до 1917 г. - Л.,1970. - С.2.

[12] Миронов Б.Н. История в цифрах. - С.155.- Табл.43.

[13] Бовыкин В.И. Указ. соч. - С.9; Гиндин И.Ф. Государственный капитализм в России домонополистического периода //ВИ. - 1964. - № 9. - С.85-90. В 1971 году автор этой статьи, И.Ф. Гиндин, подготовил к печати монографию "Государственный капитализм и тяжелая промышленность России". Однако эта книга до сих пор не увидела свет.

[14] Леонтьев А.А. Крестьянское право. Изд.2-е. - СПб.,1914. - С.38.

[15] Боханов А.Н. Крупная буржуазия России. Конец XIX в.-1914 г. - М.,1992. - С.33.

[16] Погребинский А.П. Государственные финансы царской России в эпоху империализма. - М.,1968. - С.21.

[17] Ленин В.И. ПСС. - Т.31. - С.133.

* 1-й класс чиновников – канцлер.

[18] Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. - СПб.,1912. - С.67.

[19] Погребинский А.П. Государственные финансы... - С.92-94; Анфимов А.М. Тень Столыпина... - С.118.

[20] Погребинский А.П. Очерки по истории финансов дореволюционной России. - М.,1954. - С.111.

[21] Бовыкин В.И. К вопросу о роли иностранного капитала в России //ВМУ.Сер.9. История. - 1964. - № 1. - С.77.

[22] Донгаров А.Г. Иностранный капитал в России и в СССР. - М.,1990. - С.31.

[23] Бовыкин В.И. Индустриальное развитие. - С.10.

[24] Грегори П., Зотеев Г. Экономический рост: сравнительный анализ хозяйственных систем (Россия - США) //Коммунист. - 1991. - № 1. - C. 70.

[25] См.: Дихтяр Г.А. Внутренняя торговля. - С.84.

[26] Ленин В.И. ПСС. - Т.23. - С.21.

[27] Розенфельдт Я.С., Клименко К.И. История машиностроения СССР. - М.,1961. - С.94.

[28] Гиндин И.Ф. О некоторых особенностях экономической структуры и социальной природы российского капитализма в нач. XX в. //История СССР. - 1966. - № 3. - С.51-56.

[29] Мельянцев В.А. Россия...- С.39.

[30] Погребинский А.П. Государственные финансы. - С.39; Гиндин И.Ф. О некоторых особенностях... - С.55-65.

[31] От названия партии крупной буржуазии - октябристов. Термин ввел В.И. Ленин. См.: ПСС. - Т.48. - С.12-13.

[32] Тарновский К.Н. Социально-экономическая история России. Начало XX в. Советская историография сер. 50-х-нач.60-х гг. - М.,1990. - С.250.

[33] Мельянцев В.А. Россия... - С.42.

[34] Там же. - С.41-42; Миронов Б.Н. История в цифрах. - С.135. Табл.9.

[35] Гиндин И.Ф. Государственный капитализм. - С.87. Прим.34.

[36] Ревуненков В.Г. Очерки истории Великой Французской революции.1789 - 1799. - Л.,1989. - С.24.

[37] Миронов Б.Н. Историк и социология. - С.27-31.

[38] Рубакин Н.А. Россия в цифрах. - С.46.

[39] Статистический ежегодник на 1914 г. - СПб.,1914. - С.818.

[40] Мерков А.М. Санитарная оценка воспроизводства населения СССР и некоторых экономически развитых капиталистических стран //Вопросы народонаселения и демографической политики. - М.,1966. - С.153.

[41] Новосельский С.А. Смертность и продолжительность жизни в России// Общественный врач. – 1916. - № 3. – С.148-149; Смертность и продолжительность жизни населения СССР. Таблицы смертности. М.,1930. - С.108.Табл.55. Современные исследователи приводят для дореволюционной России еще большие показатели смертности. См.: Народонаселение: Энцикл. словарь. М.,1994. - С.399.

[42] Мельянцев В.А. Экономическая модернизация развивающихся стран: тенденции, факторы, социальные последствия //Восток. - 1993. - № 1. - С.103 - 104.Табл.3.

[43] Там же. - С.104; Мельянцев В.А. Россия... - С.37.

[44] Санитарно-демографические материалы зарубежных стран. - М.,1959. - Вып.1. - С.188.

[45] Юрковский В.М. Финансовая зависимость России от западных держав перед первой мировой войной //Некоторые вопросы международных отношений. - М.,1960. - С.33; Мельянцев В.А. Россия... - С.39.

[46] К вопросу о "русском золотом запасе за границей". - СПб,1914. - С.76.

[47] Мигулин П.П. Биржевая игра или промышленный подъем? //Новый экономист. - 1913. -№ 51-52. - С.5.

[48] Юрковский В.М. Финансовая зависимость. - С.44.

[49] Бовыкин В.И. Из истории возникновения первой мировой войны. Отношения России и Франции в 1912-1914 гг. - М.,1961. - С.103.

[50] Ленин В.И. ПСС. – Т.26. – С.318.

[51] Ленин В.И. ПСС. - Т.23. - С.21.

[52] Там же. - Т.17. - С.44.

[53] Там же. - С.46.

IV. ОКТЯБРЬ 1917-го: СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ  РЕВОЛЮЦИЯ ИЛИ  ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЙ  МОМЕНТ  БУРЖУАЗНОЙ?

Среди западных историков долгое время шел спор: чем было Октябрьское восстание и последовавшее за ним установление Советской власти для народов бывшей Российской империи - прогрессом или реакцией? Завершением революции, начатой в феврале 1917 г., или ее отрицанием?

Для идеологов холодной и горячей войны против "империи зла" ответ был однозначен: большевистский переворот (и не иначе) - это триумф реакции, тоталитарная революция, поворот к прошлому и т.д. После поражения СССР в холодной войне теория реакционности Октября, его пагубных последствий для развития страны, отката назад, заняла господствующие позиции и в отечественных средствах массовой информации.[1]

Для советских людей 70 с лишним лет такого вопроса вообще не существовало. Как утверждала официальная пропаганда, Октябрь 1917 г. это первая в мире социалистическая революция, установившая в России самый передовой на земле общественный строй. Так и поныне продолжают считать почти все наследники и продолжатели традиций ВКП(б)- КПСС на просторах бывшего Советского Союза. При этом, нынешние деятели "коммунистических" партий охотно и самоотверженно борются с разного рода таинственными и полу мистическими силами (агентами Запада, масонов, сионистов и т.д.), якобы восстановившими в СССР капитализм, но предпочитают не задумываться особо над вопросом о наличии в России или СССР объективных предпосылок для перехода к социализму, то есть об уровне развития производительных сил и характере производственных отношений.

Между тем еще в середине XIX в К. Маркс. писал: "Политическое господство класса буржуазии вытекает из этих современных производственных отношений, провозглашаемых буржуазными экономистами в качестве необходимых и вечных законов. Поэтому, если пролетариат и свергнет политическое господство буржуазии, его победа будет лишь кратковременной, лишь вспомогательным моментом самой буржуазной революции, как это было в 1794 г.* (во Франции и, добавим от себя, в 1917 г. в России. -  А.З.) - до тех пор, пока в ходе истории, в ее "движении" не создались еще материальные условия, которые делают необходимым уничтожение буржуазного способа производства, и, следовательно, также и окончательное свержение политического господства буржуазии."[2] Более того, без такого "вспомогательного момента" как диктатура пролетариата само решение объективных исторических задач буржуазной революции и завершение цикла буржуазно-демократических революций оказывается зачастую невозможным. Так, во Франции, по мнению В.И. Ленина, буржуазно-демократическая революция, начатая в 1789 г., была завершена лишь Парижской Коммуной 1871 г. Позже В.И. Ленин назовет это законом истории, требующим от революции продвинуться дальше чем она может осилить, для закрепления менее значительных преобразований.[3] Именно такая ситуация сложилась в начале XX в. в России: для того, чтобы закрепить минимальные буржуазные завоевания, революцию нужно было "довести значительно дальше непосредственных, ближайших, созревших уже вполне буржуазных целей".[4]

Наиболее полно идею К. Маркса о том, что кратковременное господство пролетариата может быть вспомогательным моментом буржуазной революции на примере Франции развил левый французский историк Даниэль Гэрен. Изучая историю Великой Французской революции, он пришел к выводу:   "Буржуазная революция не могла быть доведена до своего конца, если бы не сопровождалась зародышем пролетарской революции. "Парижская "Коммуна 1793 г. имела двоякие черты, которые В.И. Ленин позднее приписывал диктатуре пролетариата: она была "значительным расширением демократии" для трудящихся масс и в тоже время была "организацией авангарда угнетенных в господствующий класс для подавления угнетателей". "По мнению Д. Гэрена, режим 1793 г. заключал в себе "два вида диктатуры, во всем отличные друг от друга: с одной стороны, диктатуру народную, демократическую, децентрализованную, толкаемую снизу вверх диктатуру вооруженных санкюлотов, сплотившихся в своих секциях, своих клубах, своих коммунах... с другой стороны, диктатуру буржуазную, авторитарную, централизованную, толкаемую сверху вниз и направляемую не только против аристократии, но также и все более и более против людей физического труда*, против органов народной власти".[5]

Интересно отметить, что один из ведущих советских исследователей Великой Французской революции В.Г. Ревуненков, громивший в 60-х гг. Д. Гэрена за троцкизм и "полное смещение исторической перспективы", к концу 80-х гг. сам фактически принял несколько смягченную схему Д. Гэрена: "Политический строй, слагавшийся в парижских секциях, обладал чертами революционно-демократической  "диктатуры низов"  то  есть  такой  формы власти, которая, ограничивая или даже вовсе уничтожая демократию для буржуазно-помещичьей верхушки общества, предоставляет самые широкие политические права народу, трудящимся". "Санкюлотские представления о демократии выходили далеко за рамки буржуазной парламентской демократии вообще и предвосхищали многие идеи об управлении государством, выдвинутые Парижской Коммуной 1871 г."[6]

Хотя французский пролетариат и находился в 1793 г. в стадии зарождения (парижских санкюлотов той эпохи можно скорее назвать предпролетариатом), но уже в этот период он пытался установить: всеобщую выборность и сменяемость должностных лиц, замену постоянной армии и полиции вооруженным народом и даже обобществление средств производства. При чем и в период Парижской Коммуны 1871 г., и в первые месяцы Советской власти в России, и в 1793 г. в Париже непосредственной причиной национализации предприятий был саботаж со стороны их владельцев пытавшихся добиться свержения революционного правительства путем организации экономического кризиса. Характерна в этом отношении речь генерального прокурора Коммуны Парижа Пьера Гаспара Шометта от 23 вандемьера II года республики (14октября 1793 г.): "Они прекращают торговлю и угрожают народу отсутствием товаров: но если у них есть золото и ассигнаты, то у республики есть нечто большее: у нее есть рабочие руки. А ведь именно рабочие руки, и вовсе не золото, приводят в движение фабрики и мануфактуры. Что ж! Если они бросят фабрики, то республика возьмет их и реквизирует сырье..." В то же день Коммуна Парижа потребовала то Конвента принять закон, предусматривающий передачу фабрик, оставленных в бездействии владельцами, в руки республики, "которая обладает достаточным количеством рабочих рук, чтобы пустить их в ход." Парижские санкюлоты пытались и самостоятельно организовать общественное производство без капиталистов - создав так называемые секционные мастерские.[7] Французский пролетариат той эпохи еще не был настолько развит, чтобы выдвинуть собственную политическую программу, однако именно решимость санкюлотов позволила Конвенту принять законы, ликвидировавшие основные остатки феодализма во Франции.

Пролетариат России, установивший свою диктатуру в октябре 1917г., был значительно более организованным и сознательным, чем пролетариат Франции в 1793 или 1871 г. Российский пролетариат имел свою революционную марксистскую партию – партию большевиков и поэтому смог не только реализовать идеи парижских коммунаров, но и пойти во многих отношениях значительно дальше.

В избираемых от каждого предприятия, каждой воинской части и каждого села Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов была установлена всеобщая выборность и сменяемость в любой момент должностных лиц. Максимальный оклад для них декретом от 18 ноября 1917 г. был установлен на уровне зарплаты квалифицированного рабочего: народные комиссары получали жалование 500 руб. в месяц + 100 руб. надбавки на каждого нетрудоспособного члена семьи.[8]

На промышленных предприятиях возникли выборные фабрично-заводские комитеты, которые установили контроль над производством и распределением продукции, а в тех случаях когда владельцы саботировали новую власть, брали управление предприятием в свои руки. Многим из них удалось наладить нормальную работу фабрик и заводов.[9]

Порядок на улицах поддерживали отряды вооруженных рабочих - Красная Гвардия. "В городе было спокойно: ни беспорядков, ни грабежей, ни даже пьяных драк," - вспоминал Джон Рид о первых днях новой революционной власти в Петрограде.[10] В ответ на попытки контрреволюционного подполья организовать погромы винных складов Петроградский Военно-революционный комитет принял решение уничтожить запасы спиртного, тысячи его литров были взорваны или спущены в сточные канавы. Само производство и продажа алкогольных напитков, дававшие львиную долю государственных доходов самодержавию, постановлением Петроградского ВРК от 28 ноября 1917 г. были запрещены. На какое-то время не стало государства, которому выгодно превращение человека в быдло. У победившего пролетариата исчезла потребность в сивухе.[11]

Джон Рид, побывавший в Москве во время похорон погибших в октябрьских боях красногвардейцев, описывает еще одну бросившуюся ему в глаза черту: "Через Иверские ворота уже потекла людская река, и народ тысячами запрудил обширную Красную площадь. Я заметил, что проходя мимо Иверской (часовни Иверской божьей матери. - А.З.) никто не крестился, как это делалось раньше ... И вдруг я понял, что набожному русскому народу уже не нужны больше священники, которые помогали бы ему вымаливать царство небесное. Этот народ строил на земле такое светлое царство, какого не найдешь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть счастье..."[12]

Действительно, в первые месяцы Советской власти в России была установлена диктатура пролетариата, но можно ли из этого заключить, что Великий Октябрь был социалистической революцией, положившей начало новому социалистическому строю? Что собственно социалистического было в первых, прогремевших на весь мир декретах Советской власти? "Декрет о земле" уничтожал помещичье землевладение, т.е. узаконил начавшуюся еще до Октября экспроприацию крестьянами помещичьей собственности и открыл тем самым путь для капиталистического развития русской деревни.

 "Декрет о мире" призывал все народы и правительства немедленно заключить мир на основе права наций на самоопределение. Само это право есть лишь последовательно проведенный в жизнь принцип суверенитета народа. "Вся власть принадлежит народу". "Источником всякой власти является народ". Эти лозунги европейская буржуазия провозгласила еще на заре капиталистической эры, в эпоху великих буржуазных революций. Но вплоть до 1917 г. буржуа распространяли этот принцип только на свой народ, точнее - на самих себя. Лишь революционный пролетариат России впервые в истории публично признал право на самоопределение не только за так называемыми великими, но и за всеми без исключения большими и малыми народами. Только после этого капиталистические державы вынуждены были включить право наций на самоопределение в число норм международного права и даже записать его в Уставе ООН.

Характерен в этом отношении вывод английского историка Э. Хобсбаума: «После 1918 г. все политические режимы начали придерживаться принципа «национального самоопределения», все больше трактуемого в национально-лингвистических терминах. В этом отношении Ленин и Вильсон мыслили сходным образом. И Европа, созданная Версальским мирным договором, и политические образования, вошедшие в состав Советского Союза, задумывались как совокупность именно государств-наций. В случае с СССР (и последовавшей его примеру Югославией) имел место такой союз государств, члены которого обладали теоретическим (но не практическим) правом на отделение. Если такие объединении распадались, то это происходило в соответствии с изначально заложенными линиями разлома»[13].

То же самое можно сказать и об элементарном человеческом праве на 8-ми часовой рабочий день. Лишь после соответствующего постановления Совета Народных Комиссаров от 29 октября 1917 г., крупные державы Запада подписали в 1919 г. конвенцию об ограничении рабочего дня 8 часами в день и 48 часами в неделю (правда и эту конвенцию они не решились тогда распространить на большинство стран Азии и Африки).[14]

Ликвидация сословий и титулов, отделение церкви от государства и школы от церкви и т.д. - все эти революционные преобразования были, по словам В.И. Ленина, лишь "очисткой социальных отношений (порядков, учреждений) страны от средневековья, от крепостничества, от феодализма".

"И мы вправе гордиться тем, что проделали эту чистку гораздо решительнее, быстрее, смелее, успешнее, шире и глубже с точки зрения воздействия на массы народа, чем великая французская революция 125 лет тому назад".[15]

Конечно, большевики не были бы большевиками, если бы ограничились лишь буржуазно-демократическими задачами и не провозгласили бы курс на построение социализма, на уничтожение не только феодальной эксплуатации ("уже созревшие цели"), но и эксплуатации человека человеком вообще ("пойти дальше"). Однако, о каком уничтожении государства могла идти речь в России 1917 г., где 2/3 населения было неграмотным, а промышленный пролетариат составлял лишь 3-4% населения страны, да и среди рабочих треть была вообще неграмотной, а остальные имели как¹⁵ правило лишь начальное образование?[16]

В этих условиях ленинские идеи о всеобщем участии в учете и надзоре за производством и распределением материальных благ, всеобщем участии в управлении государством и уничтожении тем самым бюрократии представляли собой как раз то "стремление выйти за рамки не только настоящего, но и будущего", которое, говоря словами Ф. Энгельса, "могло быть лишь фантастическим, лишь насилием над действительностью, первая же попытка осуществить его на практике должна была отбросить движение назад, в те узкие рамки, которые только допускались тогдашними условиями."[17] Уже в период так называемого "военного коммунизма" фабзавкомы были лишены сначала административных, а затем и контролирующих функций и превращены в существующие и поныне простые придатки заводской администрации - профкомы. Всеобщая выборность и сменяемость должностных лиц тогда же была заменена назначенством сверху и донизу, а Красная Гвардия - постоянной армией и милицией. Представители старого чиновничества вернулись на руководящие посты во многие советские учреждения.

“Дело было так, - говорил впоследствии В.И. Ленин, - что в 1917 г., после того, как мы захватили власть, государственный аппарат нас саботировал. Мы тогда очень испугались и попросили: "Пожалуйста, вернитесь к нам назад." И вот они вернулись и это было нашим несчастьем. У нас имеются теперь огромные массы служащих, но у нас нет достаточно образованных сил, чтобы действительно распоряжаться ими”[18]. Характерно, что наибольшая доля чиновников сохранилась как раз в тех ведомствах, которые до революции были основными проводниками политики государственного капитализма: по переписи 1918 г. бывшие чиновники старого режима составляли в Наркомате финансов - 90,2% в Наркомате путей сообщения - 53,6%.[19]

Высокие должности вновь стали источником получения непомерно высоких доходов и привилегий. Уже III съезд профсоюзов в апреле 1920 г. несмотря на протесты рабочих утвердил вилку между минимальной и максимальной  зарплатой в 1: 8.[20] После запрета оппозиционных газет и партий (даже стоящих на позициях Советской власти), а затем и фракций в самой РКП(б) пролетариат был лишен права не только управлять государством, но и права самостоятельно думать. Последствия этого уже в октябре 1918г. отметила Роза Люксембург. Без свободы союзов и собраний невозможно политическое обучение и воспитание пролетарских масс, сохранение их активности и моральной ответственности, а следовательно невозможна и диктатура пролетариата.

Без "свободной борьбы мнений замирает жизнь в любом общественном учреждении, она превращается в видимость жизни, деятельным элементом которой остается одна только бюрократия. Общественная жизнь постепенно угасает, дирижируют и правят с неуемной энергией и безграничным идеализмом несколько дюжин партийных вождей, среди них реально руководит дюжина выдающихся умов, а элита рабочего класса время от времени созывается на собрания, чтобы рукоплескать речам вождей, единогласно одобрять предложенные резолюции. Итак , по сути, -это хозяйничанье клики; правда это диктатура, но не диктатура пролетариата, а диктатура горстки политиков, т.е. диктатура в чисто буржуазном смысле, в смысле господства якобинцев."[21]

По мнению Р. Люксембург, ошибка большевиков состояла в том, что они, как и К. Каутский, противопоставляли диктатуру пролетариата демократии. Диктатура же пролетариата не может быть ни чем иным, кроме социалистической демократии. "Эта диктатура должна быть делом класса, а не небольшого руководящего меньшинства от имени класса, т.е. должна исходить из активного участия масс, находиться под их непосредственным влиянием, подчиняться контролю всей общественности, опираться на растущую политическую сознательность масс."[22]

Переход от диктатуры пролетариата к диктатуре РКП(б), подобной якобинской, особенно ярко проявился в отношении большевиков к террору. Впервые месяцы Советской власти диктатура пролетариата, уверенного в своих силах, крайне редко применяла смертную казнь и чрезвычайно гуманно даже относилась даже к своим политическим противникам. Так, в ноябре 1917 г. в Петрограде был арестован организатор антисоветского монархического заговора крупный бессарабский помещик В.М. Пуришкевич, в прошлом глава черносотенного "Союза русского народа". В найденном при нем письме к генералу А.М. Каледину на Дон сообщалось: "Организация, во главе которой я стою, работает не покладая рук над спайкой офицеров и всех остатков военных училищ и над их вооружением... Политика уговоров и увещеваний дала свои плоды - все порядочное затравлено, загнано, и властвует... чернь, с которой теперь нужно будет расправится только публичными расстрелами и виселицей. Мы ждем Вас сюда, генерал, и к моменту Вашего подхода выступим со всеми наличными силами..."

Чем же ответила Пуришкевичу эта "чернь", против которой он организовывал черносотенные погромы до революции и которую он готовился публично расстреливать после ее подавления? Революционный трибунал под председательством столяра Ивана Жукова приговорил В.М. Пуришкевича к "принудительным общественным работам при тюрьме сроком на 4 года условно, при чем после первого года тюрьмы... Пуришкевичу предоставляется свобода, и если в течение первого года свободы он не проявит активной контрреволюционной деятельности, он освобождается от дальнейшего наказания". Но уже 17 апреля 1918 г. Пуришкевич был временно освобожден по болезни сына, а 1 мая 1918 г. Петроградский Совет в ознаменование международного пролетарского праздника издал декрет об амнистии всем арестованным и осужденным за политические преступления.[23]

Разительный контраст этому представляла начатая летом 1918 г. политика "красного террора" с ее казнями заложников, расстрелами "за хранение монархических эмблем" и т.п. Возможно, именно сужение социальной базы Советской власти в условиях недовольства крестьян политикой "военного коммунизма" и усиливающейся апатии рабочих и подтолкнуло некоторых большевистских вождей к попыткам укрепить положение Советского государства путем расширения репрессий*, порою доходящих до абсурда, когда наказаниям подвергались не только люди, но и здания.

Так, например, приказ председателя Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкого по войскам Южного фронта от 24 ноября 1918 г. не только предписывал расстреливать каждого, кто самовольно оставит свой пост или продаст часть обмундирования, и всякого, кто укрывает виновных в дезертирстве, но и объявлял, что "дома, в которых будут открыты дезертиры, будут подвергнуты сожжению".[24] (Вместо того, чтобы отдать эти дома бедноте или использовать их для каких-либо общественных целей).

Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что Л.Д. Троцкий не был изобретателем такой "воспитательной меры" как уничтожение домов. Еще в эпоху Великой французской революции якобинский Конвент вскоре после взятия мятежного Лиона принял декрет от 12 октября 1793 г., который, в частности, предписывал: "... 3. Город Лион будет разрушен; все жилища богатых будут уничтожены; останутся лишь дома бедняков, жилища убитых и изгнанных патриотов, здания, специально приспособленные для промышленности. 4. Название "Лион" будет вычеркнуто из списка городов республики; 5. Совокупность оставшихся домов будет носить отныне название "Освобожденная Коммуна"; 6. На развалинах Лиона будет воздвигнута колонна, которая расскажет потомству о преступлениях и наказании этого города следующей надписью: "Лион вел войну против свободы - Лиона больше нет".

Правда, этот декрет так и не был приведен в исполнение. Комиссар Конвента в Лионе Кутон приказал лишь отнести себя (у него были парализованы ноги) к одному из зданий на главной площади и, стукнув по нему молотком, произнес: "Тебя карает закон!", а в Конвент послал донесение о том, что он приостановил разрушение города из-за нехватки рабочих рук.[25] Нам не известно, много ли нашлось в 1918 г. на Южном фронте Кутонов, которые с таким же юмором отнеслись бы к упомянутому пункту из приказа Л.Д. Троцкого, однако известно, что несмотря на значительные масштабы дезертирства из Красной Армии, массового сожжения домов в советском тылу не наблюдалось.

Думается, как опыт Великой Французской, так и опыт Великой Русской революций подтвердили правоту слов Ф. Энгельса: "Террор – это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые ради собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх".[26]

Естественно, может возникнуть вопрос, как могли не заметить перерождения диктатуры пролетариата В.И. Ленин и его соратники- пролетарские революционеры, прошедшие сквозь каторги и ссылки и внесшие неоценимый вклад в развитие марксизма как в теории, так и на практике? Ответить на этот вопрос помогают наблюдения того же Ф. Энгельса, сделанные, правда, на значительно более раннем историческом материале:

"Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство. То, что он может сделать зависит не от его воли, а от того уровня, которого достигли противоречия между различными классами, и от степени развития материальных условий жизни, отношений производства и обмена, которые всегда определяют и степень развития классовых противоречий. То, что он должен сделать, чего требует от него его собственная партия, зависит опять-таки не от него самого, но также и от степени развития классовой борьбы и порождающих ее условий; он связан уже выдвинутыми им доктринами и требованиями, которые опять-таки вытекают не из данного соотношения общественных классов и не из данного, в большей или меньшей степени случайного состояния условий производства и обмена, а являются плодом более или менее глубокого понимания им общих результатов общественного и политического движения. Таким образом, он неизбежно оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его прежним выступлениям, его принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что он должен сделать невыполнимо, словом он вынужден представлять не свою партию, не свой класс, а тот класс, для господства которого движение уже достаточно созрело в данный момент. Он должен в интересах самого движения отстаивать интересы чуждого ему класса и отделываться от своего класса фразами, обещаниями и уверениями в том, что интересы другого класса являются его собственными. Кто попал в это ложное положение, тот погиб безвозвратно."[27]

В Советской России таким классом, "для господства которого движение уже достаточно созрело в данный момент", была формирующаяся номенклатура, орудием которой стали и РКП(б), и ее вожди.

А теперь посмотрим, как оценивал Великий Октябрь сам В.И. Ленин. Так, в отчетном докладе на VIII съезде партии В.И. Ленин говорит: "В стране, где пролетариату пришлось взять власть при помощи крестьянства, где пролетариату выпала роль агента мелкобуржуазной революции, наша революция до организации комитетов бедноты, т.е. до лета или даже до осени 1918 г., была в значительной мере революцией буржуазной. Мы этого сказать не боимся. Мы так легко проделали Октябрьскую революцию потому, что крестьянство в целом шло с нами..." Правда, далее Ленин утверждает, что с организацией комбедов и переходом к "военному коммунизму" Октябрьская Революция стала революцией пролетарской.[28]

Однако, крах политики "военного коммунизма" большевики вынуждены были признать уже в 1921 г. "Мы рассчитывали, поднятые волной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие (как и общеполитические, так и военные) экономические задачи. Мы рассчитывали или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета - непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку."[29]

Заметим, что о и "государственном производстве и распределении по-коммунистически" говорит тот же В.И. Ленин, который в сентябре 1917г. в работе "Государство и революция" доказывал, что переход к социализму начинается с разрушения государства как такового. При этом в 1921 году  Ленин  уже  предпочитает  говорить  лишь  о том,  к  чему стремились и стремятся большевики, и о том, что у них не получилось, а не о том способе производства, который у большевиков "получился".

Лишь немногие из оппозиционных марксистских групп, таких, например, как "Рабочая Правда", решались тогда открыто заявить, что Советское государство и новый правящий класс представляют общенациональные интересы капитала; что интересы этого нового класса противоположны интересам рабочего класса, который "влачит жалкое существование в то время как новая буржуазия (выделено нами. - А.З.), т.е. ответственные работники, директора заводов, руководители трестов, председатели исполкомов и нэпманы роскошествуют и воскрешают в нашей памяти картину жизни буржуазии всех времен"; что РКП(б) перестала быть партией революционного пролетариата, и что перед рабочим классом России вновь встала задача организации своих сил для борьбы с капиталистической эксплуатацией. Однако, с такими группами правящий класс расправлялся довольно быстро. Уже в сентябре 1923 г. "Рабочая правда" стала одной из первых внутрипартийных групп, уничтоженных ГПУ.[30]

К. Маркс как-то сказал о парижских коммунарах 1871 года: "Они штурмовали небо". Пролетарии России в Октябре 1917 г. отважились на штурм еще более высоких вершин, и не их вина в том, что тогда они этих вершин не достигли. Уже то, что они сделали, позволяет отнести к Великому Октябрю слова, сказанные В. Гюго о Великой французской революции: "Мир, сделавшийся лучше, - вот ее последствия,"[31] - тем более, что мир который изменила русская революция был в несколько раз больше.

Сравнения с Великой французской революцией тем более обоснованы, что еще в 1920 г. крупнейший историк этой революции Альбер Матьез, оценивая современную ему российскую революцию, писал: “Русские революционеры намеренно и сознательно копировали французские прототипы и были проникнуты тем же духом”[32].

Английский историк Эрик Хобсбаум так оценивает воздействие Великой французской революции на последующее мировое развитие: “Французская революция действительно представляла собой ряд событий, столь мощных и всеобъемлющих по своему влиянию, что они навечно преобразили мир во многих отношениях и разбудили или по крайней мере определили силы, которые продолжают это преобразование…

Французская революция дала людям возможность почувствовать, что их деятельность может влиять на исторические события, а также дала им самый мощный лозунг, когда-либо сформулированный в интересах политической демократии и простого народа: "Свобода, Равенство, Братство"… Французская революция продемонстрировала власть простого народа в таком виде, о котором не позволяло себе забывать ни одно из последующих правительств.”[33]

Как и якобинская диктатура во Франции, Великий Октябрь был переломным, решающим моментом и наивысшей точкой Великой русской буржуазной революции. Диктатура пролетариата в течение двух-трех месяцев очистила страну от сковывавших ее цепей феодализма и от средневековья, оказала огромное очищающее воздействие на все страны мира, значительно превосходящее по своим масштабам воздействие Великой французской революции. Европейская революционная ситуация 1917-1919 гг., частью которой была революция в России, заставила буржуазию всех стран мира пойти на уступки

Увы, силы рабочего класса всего мира  и уровень его развития тогда еще были слишком слабы, чтобы удержать власть. Пролетарская диктатура, изолированная в отсталой России, вскоре была задушена изнутри бюрократией. Лучшая часть рабочего класса погибла на фронтах гражданской войны. Пользуясь этим, бюрократия выхолостила все рабочие организации (профсоюзы, Советы, пролетарскую партию), превратив их в послушные придатки госаппарата. Несогласных (Союз марксистов-ленинцев М. Рютина, группу демократического централизма, “Рабочую Правду”, Левую оппозицию и т.д.) стёрли в лагерную пыль. Самому пролетариату в тех материальных условиях достались, как это вскоре стало очевидно, лишь новые цепи, может быть, более легкие и удобные, более красиво разукрашенные, цепи государственного капитализма.

---

[1] См.: Марушкин Б.И. История и политика. Американская буржуазная историография советского общества. - М.,1969. - С160-207; Его же. История в современной идеологической борьбе. - М.1972. - С.42-70.

* Точнее, в 1793 г.

[2] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. - Т.4. - С.299.

[3] Ленин В.И. ПСС. - Т.19. - С.246; Т.53. - С.206.

[4] Там же. - Т.17. - С.47.

* Оставим пока в стороне вопрос о том, насколько правомерно ограничение пролетариата только людьми физического труда и характеристика диктатуры пролетариата как децентрализованной.

[5] См: Ревуненков В.Г. Марксизм и проблема якобинской диктатуры. - Л.,1966.- С.150-151. Ссылка на: Guerin D. La lutte des classes sous la premiere republique. Bourgeois et "bras nus" (1793-1797). - Paris.1946. - Vol.1-2.

[6] Ревуненков В.Г. Очерки по истории Великой Французской революции. - Л.,1989. С.310,352.

[7] Там же. - С.344, 352.

[8] Декреты Советской власти. - Т.1. - М.,1957. - С.108.

[9] См., например, отчет заводского комитета Путиловского машиностроительного завода в сб.: Рабочий класс Советской России в первый год диктатуры пролетариата. - М.,1964. -С.112-113.

[10] Рид Дж. Десять дней которые потрясли мир. - М.,1987. - С.146.

[11] Там же. - С.300,320; Канн П.Я. Борьба рабочих Петрограда с пьяными погромами (ноябрь – декабрь 1917 г.) //История СССР. – 1963. - №3. – С.133-137.

[12] Рид Дж. Десять дней которые потрясли мир. - С.207-209.

[13] Хобсбаум Э. Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век. 1914 - 1991. – М.,2004. – С.452.

[14] Международная организация труда. Конвенции и рекомендации. – Женева,1991. - Т.1. - С.1-8.

[15] Ленин В.И. ПСС. - Т.44. - С.144-145.

[16] История советского рабочего класса. - М.,1984. - Т.1. - С.369.

[17] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. - Т.7. - С.363.

[18] Ленин В.И. ПСС. - Т.45. - С.290.

[19] Ирошников М.П. К вопросу о сломе буржуазной государственной машины в России //Проблемы государственного строительства в первые годы Советской власти. - Л.,1973. - С.53-58.

[20] Мэтьюз М. Становление системы привилегий в Советском государстве //ВИ. - 1992. - № 2/3. - С.47.

[21] Люксембург Р. Рукопись о русской революции //ВИ. - 1990. - № 2. - С.27-29

[22] Там же. - С.30.

[23] Голинков Д.Л. Разгром очагов внутренней контрреволюции в Советской России //ВИ. – 1967. - № 12. - С.135-136.

* Что касается столь любимых "демократизированной" прессой советских концлагерей, то стоит напомнить, что еще осенью 1918 г. белогвардейцами при помощи англо-американских интервентов были организованы первые "лагеря смерти" на полуострове Йоканьга и острове Мудьюг в Белом море. До освобождения этих районов Красной Армией в начале 1920 г. там было замучено свыше 500 человек. См.: Интервенция на Севере в документах. - М.,1933. - С.32; Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. - М.,1987. - С.122.

[24] См.: Поезд Троцкого //ВИЖ. - 1990. - № 9. - С.66.

[25] Ревуненков В.Г Очерки. - С.387.

[26] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т.33. - С.45; См. также: Т.37. - С.127.

[27] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Т.7. - С.422. (Для самого Ленина эти слова Ф.Энгельса оправдались, видимо, и в прямом, физическом смысле: его организм этого нового положения не выдержал.  Врачи, проводившие вскрытие его тела после смерти, констатировали страшную изношенность сосудов головного мозга. См.: Лопухин Ю.М. Болезнь, смерть и бальзамирование В.И. Ленина. - М.,1997. – С.47-60.).

[28] Ленин В.И. ПСС. - Т.38. - С.143.

[29] Там же. - Т.44. - С.151

[30] См.: Биггарт Дж. Александр Богданов и теория нового класса //Социс. - 1993. - № 7. - С.146-147.; Ярославский Ем. “Рабочая оппозиция”, ”Рабочая группа”, ”Рабочая правда”. – - М.,1927. - С. 67 – 68.

[31] Гюго В. Отверженные. Ч.1. Кн.1. Гл.10.

[32] Le bolchevisme et le jacobisme. - Paris,1920. – P.24. Цит по: Хобсбаум Э.Дж. Эхо “Марсельезы”. – М.,1991. - С.77.

[33] Хобсбаум Э. Эхо “Марсельезы”. – С.131-132.

Продолжение читайте здесь.