Действовавший
в Киеве в 1880-1881 годах Южно-русский рабочий союз(ЮРРС) изучен гораздо
меньше, чем разгромленный в конце 1875 года в Одессе Южно-российский союз
рабочих и чем существовавший в Петербурге в 1878-1880 годах Северный союз
русских рабочих. В отличие от одесского и питерского рабочих союзов киевский
союз не пользовался большой любовью советских историков. Если одесский союз,
создателем которого был интеллигент Евгений Заславский, стоял на
протомарксистских позициях, и на таких же позициях стоял Северный союз русских
рабочих, лидерами которого были слесарь Виктор Обнорский и краснодеревщик
Степан Халтурин, то киевский ЮРРС, созданный революционерами-интеллигентами
Николаем Щедриным и Елизаветой Ковальской, предвосхитил анархизм и максимализм
начала 20 века.
В
1924 году под редакцией В.В. Максакова и В.И. Невского был издан сборник
документов «Южнорусские рабочие союзы» (Южно-русские рабочие союзы. М., 1924). Чуть
больше его половины занимают документы, связанные с одесским рабочим союзом, чуть меньше половины – с киевским. Среди последних – большой очерк
Е. Ковальской «Южно-русский рабочий союз», основанный отчасти на личных
воспоминаниях, отчасти – на найденных в полицейских архивах после 1917 года
документах, а также сохранившиеся прокламации ЮРРС, обвинительный акт по делу
его руководителей и некоторые другие документы. Насколько нам известно, эта
книга осталась единственной в советской историографии, посвященной (хотя только
наполовину) ЮРРС.
Народничество
на Украине вообще было изучено в эпоху СССР намного слабее, чем оно того
заслуживало – и это при том, что по своей роли в народническом движении Киев и
Одесса уступали только Петербургу и – с натяжками – Москве, а в некоторые
периоды инициатива южан опережала столичных революционеров. Сверх того, ЮРРС мог
быть табу для советских историков именно потому, что он возник как откол от
«Черного передела», и если руководящая группа «Черного передела» заложила затем
основы русского марксизма (а еще позднее – русского меньшевизма), то ЮРРС предвосхитил другие течения в
революционного движении эпохи революций начала 20 века – максимализм и анархизм.
Южно-русский
рабочий союз, как и «Народная воля», стал ответом на кризис народничества
землевольческого периода. Кризис «Земли и воли», приведший к ее расколу в 1879
году на «Народную волю» и «Черный передел», был уже не первым кризисом
революционного народничества. Сама «Земля и воля» появилась как ответ на
предыдущий кризис, связанный с «хождением в народ».
Летучая
пропаганда эпохи «хождения в народ» 1874 года не была таким уж провалом, каким
она стала казаться впоследствии. Миф о
том, что крестьяне сплошь были настроены монархически и поголовно выдавали
пропагандистов полиции был создан реакционной историографией и некритически
позаимствован у нее историографией марксистской. Реальные проблемы, с которыми
столкнулись народники в 1874 году, были другого плана, чем якобы неизбывный
монархизм крестьянства.
Во-первых,
неожиданным сюрпризом для народников оказалось то, что сколь угодно бедные и
разоренные, но сохранявшие еще собственное хозяйство крестьяне, относились к
«бездомовным пролетариям» (а именно за таких пролетариев выдавали себя
пропагандисты 1874 года) с пренебрежительным неуважением.
Во-вторых,
убедительное перевоплощение интеллигентов-пропагандистов в бродячих сапожников,
плотников и т.д. удавалось лишь немногим умельцам, и странные мнимые сапожники
бросались в глаза своей неподлинностью, а потому вызывали естественное недоверие
крестьян.
В-третьих,
при летучей, бродячей пропаганде пропагандисты не знали особенностей местной
ситуации, обычаев, традиций и раз за разом попадали впросак.
Наконец,
в-четвертых, пренебрежение конспирацией и дисциплиной, свойственное
народничеству раннего периода, часто имело часто катастрофические последствия,
когда достаточно было одного предателя, чтобы погибла вся организация.
Ответом
на этот кризис стал переход народничества к следующему, землевольческому этапу.
Неформальные кружки, где все знали всех и знали все, сменила централизованная
конспиративная организация, основанная на дисциплине и разделении труда.
Хождение в народ сменилось поселениями в народе.
Пропагандисты
теперь не бродили из села в село под видом плотников и сапожников. Они
устраивались работать в села в качестве
сельских писарей, учителей и фельдшеров. В этом качестве они не вызывали
сомнений своей неестественностью и могли завоевывать авторитет крестьян, глубоко
входить в местные интересы и становиться центрами крестьянского сопротивления
эксплуататорским порядкам.
Фантазии
бакунистов о скором всеобщем восстании сменились тактикой, ориентированной на
долгую продолжительную работу. Проблема, однако же, состояла в непрекращающихся репрессиях самодержавного
режима, делавших долгую работу невозможной. Приговоры к многолетней каторге за
мирную пропаганду неизбежно создавали настроение, что если все равно погибать,
то лучше уж погибнуть, сделав что-то
большее, чем сагитировав в пользу социализма двух крестьян села Нееловки и
одного крестьянина села Гореловки.
Вооруженная
борьба народников началась как самозащита – вооруженные сопротивления при
арестах и убийства провокаторов были ее первыми действиями. Эта вооруженная
борьба естественным образом вела к ужесточению репрессий, а ужесточение
репрессий столь же естественным образом вела к интенсификации вооруженной
борьбы.
Неожиданно
вооруженная борьба народников встретила доброжелательный отклик у немалой части
либеральной общественности. Царские держиморды достали либеральное общество
так, что, боясь само давать им отпор, оно радовалось, когда такой отпор стали
давать социалисты. От убийств провокаторов естественным был переход к убийствам
жандармов, а от убийств жандармов – к убийствам их начальников. А самым главным
начальником жандармов и провокаторов был царь.
Социалисты-народники,
встав на путь террора, все больше
втягивались в политическую вооруженную борьбу с государственным аппаратом
Российской империи.
Но
не все народники хотели идти этим путем.
Пацифистов
в народническом движении не было, и противники террора мотивировались не идеей
о святости человеческой жизни, будь это даже жизнь провокатора или царя, а
другими причинами.
Не
приведет ли политический террор к отрыву от интересов народных масс, которым
убийства шефа жандармов или генерал-губернатора неинтересны и непонятны? Не
превратимся ли мы в чисто буржуазных революционеров и не послужит ли наше
самопожертвование лишь утверждению господства буржуазии, которое придет на
смену самодержавию, народные же массы останутся в прежнем экономическом
рабстве?
Вся
первая половина 1879 года прошла в жарких дискуссиях рассуждавших так
«деревенщиков» с «политиками», т.е. сторонниками политической борьбы. В августе
1879 года дело кончилось расколом «Земли и воли» на «Народную волю» и «Черный
передел». Первая объединила сторонников политической вооруженной борьбы, второй
– сторонников прежней тактики.
«Деревенщики»
верно подмечали опасности, к каким ведет тактика террора. Их проблема была в
том, что новой реалистической тактики предложить они не могли, а тупиковость
землевольческих поселений в народе была очевидна.
В
результате судьба «Черного передела» сложилась неблестяще. К общей причине –
отсутствию новых идей - добавилось то, что предатель Жарков вскоре после
создания «Черного передела» выдал его типографию (Жаркова вскоре убил народоволец Пресняков, но
типографию это не вернуло), а руководство организации – Плеханов, Стефанович,
Дейч и Засулич – решило переждать сложную ситуацию в эмиграции. Остававшийся
еще в России Аксельрод составил проект программы «Черного передела» в
полумарксистском духе, но этот проект программы вызвал протест у Елизаветы
Ковальской и Николая Щедрина, заявивших, что выходят из «Черного передела» и
будут работать самостоятельно в духе своих новых идей.
 |
| Єлизавета Ковальская |
Харьковчанка
Елизавета Ковальская (по отцу – Солнцева) (1851-1939) была дочерью помещика,
полковника Солнцева, и крепостной
крестьянки. Отец Ковальской, впрочем, освободил ее мать вместе со своей незаконной
дочерью, а после своей смерти в конце 1860-х годов оставил им большое состояние, в которое
входили несколько домов в Харькове, хутор в Харьковской губернии и т.д..
Ковальская
участвовала в общественном движении с конца 1860-х годов. Начав вместе с мужем
(с которым она потом разошлась) с кружков самообразования, она постепенно
радикализировалась и перешла на последовательно революционные позиции. Она не
входила в народнические организации, но вела самостоятельную работу – до тех
пор, пока весной 1879 года не была вынуждена из-за угрозы ареста перейти на
нелегальное положение и уехать из Харькова, после чего примкнула к «Земле и
воле», а после его раскола – к «Черному переделу». Много десятилетий спустя она напишет в своей
автобиографии «Твердо убежденная в том, что социалистическая революция может
быть совершена только самим народом, что центральный террор в лучшем случае
приведет к плохенькой конституции, которая поможет окрепнуть русской буржуазии,
я примкнула к «Черному переделу»».
