«Передайте всем товарищам, что я погиб за свой класс…» (Происхождение Дня 1 Мая)

В моем детстве у нас было два больших праздника - Новый год и 1 мая. Новый год был семейным праздником, который отмечали дома со своими близкими. Первое мая - было праздником общественным, когда на улицы выходили все - с музыкой, красными флагами и транспарантами. Сейчас уже давно нет Советского Союза, и я понимаю, что именно то государство и правящая в нем "Коммунистическая партия Советского Союза" сделали для дискредитации идей социализма и коммунизма больше, чем кто-либо еще в истории. До сих пор 1 мая пытаются использовать русские шовинисты и сталинисты, мечтающие о возрождении СССР. О подлинном значении дня 1 мая, его происхождении и традициях классовой борьбы рассказывает статья Марлена Инсарова, написанная еще в 2003 г.

«Передайте всем товарищам, что я погиб за свой класс…»

(Происхождение Дня 1 Мая).

История того, как 1 Мая, день всеобщей стачки за 8-часовой рабочий день, за то, чтобы рабочий не был вьючной скотиной под кнутом капитала, а имел время думать и учиться, всеобщей стачки, оплаченной кровью забастовщиков, расстрелянных 3 мая у завода Мак – Кормика, кровью демонстрантов, расстрелянных 4 мая на митинге протеста, оплаченной гибелью на виселице героев рабочего класса, его лучших борцов Парсонса, Спайса, Фишера и Энгеля, гибелью покончившего с собой перед казнью Луиса Линга, пожелавшего и в смерти быть свободным от буржуазного государства, история того, как этот день рабочей борьбы и классовой непримиримости был превращен сперва социал – демократией, а затем СССРовским государством в праздник, в безвредный и безобидный для буржуазии день чинных шествий под водительством партийных и профсоюзных боссов, а сегодня превращается русским буржуазным государством в еще более безобидный «день весны и труда», в пожалованный государством для трудящихся день, когда они свободно, как вьючные животные, могут копаться на огородах, чтобы в будничные дни почти задаром работать на буржуазию, - эта история представляет собой один из ярких примеров того, как организации и традиции пролетариата интегрировались, использовались и извращались буржуазией, лишаясь своего взрывного революционного содержания.

Но пусть рабочие, копающиеся 1 Мая на огородах или приходящие на безвредные для буржуазии профсоюзные или КПРФовские митинги, знают, что даже такая ничтожная подачка буржуазии, как 2 нерабочих дня в начале мая, была добыта борьбой рабочего класса и смертью его героев. Пусть они узнают историю того, как пролетарии не стали покорно терпеть гнет капитала, а поднялись бесстрашно на борьбу – узнают и задумаются, как снова вставать на борьбу и как добиться в ней победы. Пусть они узнают о героях, кто отдал жизнь не за «родину» – лживое царство буржуазии – а за освобождение пролетариата, о героях, которые не были сверхчеловеками или спасителями, сошедшими с небес, а такими же рабочими, как и другие – наборщиком, плотником, пивоваром – и кто смело встал за освобождение рабочего класса от власти капитала, не дрогнул перед всей мощью буржуазного государства и бесстрашно пошел на смерть, кто погиб за свой класс.

1 мая 2011 г. Киев.

Мы – не патриоты нации и государства, т.к. нация и государство – это организации эксплуататоров для подчинения, подавления, ограбления эксплуатируемых. Мы презираем национальную гордость грабительскими подвигами князьков и царских генералов, невских и донских, суворовых и кутузовых. Мы знаем, что, всегда и везде, слепыми подвигами в защиту национального государства, кровью и жертвами, принесенными на его алтарь, трудящиеся только крепили свои собственные цепи. К героям национальных войн мы испытываем либо классовую ненависть, либо глубокую жалость – ненависть к эксплуататорам, храбро защищавшим свои власть и богатство, и жалость к эксплуатируемым, кто лучшие человеческие качества, самопожертвование и энтузиазм отдал не свержению власти господ, а ее упрочению, кто геройски погиб не за свое, а за чужое дело, кто гибелью своей содействовал укреплению и прославлению государства господ и эксплуататоров.

Мы – патриоты своего класса, класса лишенных собственности и власти рядовых наемных работников, пролетариев, класса, которому предстоит спасти род людской от гибели, неизбежной, если сохранится власть капитала, класса, победа которого станет возмездием за поражения всех угнетенных всей людской истории. Мы, революционные пролетарии, доведем до победы борьбу против эксплуатации и гнета, которую вели неимущие и угнетенные на протяжении всей истории человечества – истории грабежа, насилия и рабства, но также истории борьбы против них.

В каждой нации существуют 2 культуры, 2 традиции. 1-я традиция – это традиция эксплуататоров, правителей и грабителей, традиция национальной гордости разбойничьими подвигами захватнических войн. Но есть 2-я традиция, традиция борьбы угнетенных и эксплуатируемых, традиция классовой борьбы и классовой солидарности.

Об этой традиции угнетенных редко пишут книги – и еще реже пишут правду, в ее духе не снимают фильмов. В черные времена реакции о ней может забыть даже подавляющее большинство угнетенных. Но она есть всегда, даже когда в холодную долгую зиму контрреволюции завалена толстым слоем снега. Земля совершит свой оборот, за зимой придет весна, снова поднимется на борьбу пролетариат, выйдут новые поколения пролетарских борцов, и уроки старых боев окажутся востребованными, зазвучат навеки замолкшие, как казалось буржуазии, голоса и призывы, и память о мучениках и героях пролетариата прозвучит как приказ довести до конца их дело.

Традиция классовой борьбы и классовой солидарности, хотя бы и засыпанная до поры до времени толстым слоем снега и грязи, существует у пролетариата всех наций – в т.ч. у американского пролетариата. Идеологи и американской либеральной буржуазии, и буржуазии русской националистической рисуют американского рабочего как зажиточного, эгоистического и патриотического мелкого буржуа. Но такая картинка весьма далека от истины.

Возникший в результате смешения наций и рас со всех уголков Земли, не знавший феодальных и патриархальных пережитков, привыкший полагаться только на свою силу, американский пролетариат был подчинен буржуазией только посредством беспощадного террора. Американская буржуазия ничуть не меньше, чем всякая другая, прибегала к расстрелам забастовок, фальсифицированным судебным процессам, тюрьмам и казням. Только безжалостный террор буржуазного государства обеспечил господство реформизма в рабочем классе США и приручение рабочего движения, террор, сломивший анархистские рабочие организации Чикаго в 1886г. и революционный профсоюз Индустриальные рабочие мира в 1916 – 1920гг.

Слова, выбранные названием этой статьи, не принадлежат кому – либо из мучеников пролетарского Чикаго. Их произнес в свой страшный смертный час смелый пролетарский боец следующего поколения, рядовой революционер – ИРМовец Весли Эверест.

В 1919г., году великого страха буржуазии, создания III Интернационала, пролетарской диктатуры в России, революций по всей Европе, стачки сталелитейщиков в Чикаго и рабочего Совета в Сиэттле, - и году массовых черносотенных погромов в США против коммунистов, анархистов и прочих антипатриотов, толпа погромщиков напала на штаб – квартиру ИРМ в г. Централия (северо – запад США). ИРМовцы дали вооруженный отпор, Весли Эверест, пытаясь прорваться, застрелил одного из погромщиков, но был схвачен, когда расстрелял все патроны.

Их посадили в местную тюрьму (а затем демократическое государство приговорило их – за то, что с точки зрения даже буржуазного закона было защитой своей (т.е. профсоюзной) собственности от нападения банды громил – к 20 годам тюремного заключения – кроме В. Эвереста, который был уже недосягаем), а ночью за Весли Эверестом явилась патриотическая банда. Прощаясь с остающимися жить товарищами и уходя на страшную смерть (ему выкололи глаза, отрезали пальцы, уши, половые органы и т.д.), он сказал слова, достойнее и лучше которых ничего не скажешь о всех, известных и безымянных, борцах и мучениках пролетарского дела.

Хотя 1 Мая и почиталось в «советские» времена как государственный (не пролетарский ) праздник, и хотя укравшее у пролетариата его красное знамя государство эксплуататоров и претендовало на преественность с революционной борьбой эксплуатируемых, история чикагского революционного рабочего движения, всеобщей стачки в мае 1886г., жизни, борьбы и смерти чикагских революционеров не была в СССР предметом специального изучения. Эта подлинная история опрокидывала версию о мелкобуржуазном характере всего анархизма и показывала, что бесспорно совершившее анархистские ошибки революционное пролетарское движение 1880-х гг. (и в США, и в Германии его участники называли себя как анархистами, так и социал – революционерами или революционными социалистами) было здоровой классовой реакцией лучших пролетарских активистов против легализма и парламентаризма социал – демократии.

В единственной советской книге, специально посвященной чикагской трагедии – художественном романе Г. Свиридова «Приговоренные к бессмертию» полным – полно мелких и крупных искажений, сделанных с целью затемнить несоциал – демократический, антипарламентский и революционный характер взглядов и борьбы чикагских мучеников, - вплоть до того, что в романе они говорят на эшафоте «Да здравствует социализм!», тогда как на самом деле их последними словами были «Да здравствует анархия!».

Мы – не анархисты. Мы знаем, что без организации, централизации и революционной дисциплины рабочие останутся толпой одиночек, подвластных капиталу, без революционной партии класс пролетариев не сможет освободиться, не сможет свергнуть и добить буржуазию. Но отвергшие парламентаризм и легализм, призвавшие пролетариев на силу отвечать силой чикагские анархисты куда ближе нам и куда с большим основанием принадлежат к нашей классовой, революционно – пролетарской традиции, чем социал – демократические парламентарии.

Из 8 осужденных по Чикагскому процессу 6 (кроме потомственного американца Парсонса и иммигранта из Англии Филдена) были иммигрантами из Германии. Международная ассоциацая рабочих (МАР), - анархистский Интернационал – куда они входили, возникла в 1-ю очередь благодаря левому отколу от германской социал – демократии, возглавленному Иоганном Мостом. Поэтому, чтобы правильно понять позиции революционного рабочего движения в США 1880-х годов, нужно взглянуть на то, чем была германская – а вместе с ней мировая – социал – демократия ее лучшего периода 1869 – 1914гг.

Среди организаций, пытающихся быть левыми и марксистскими, преобладает точка зрения, что 4 августа 1914г., когда социал –демократические депутаты рейхстага проголосовали за военные кредиты, произошел решительный перелом в истории социал – демократии, ее переход с пролетарских позиций, на которых, хотя и непоследовательно, она стояла перед этим, на позиции буржуазные. Эта теория далека от истины. Социал – демократия, как организованное единое течение, никогда не была революцинной пролетарской партией.

Причины противоположного мнения понятны. Большевики, как и подавляющее большинство других течений, создавших в 1919 – 1920гг Коммунистический Интернационал, появились и выросли внутри социал – демократии и прошли ее школу. До 1914г. Ленин и его товарищи считали себя только верными учениками ортодоксального марксиста Каутского. В Извещении о расширенном совещании редакции «Пролетария», на котором за бойкотизм (отказ участвовать в выборах в Госдуму) из большевистской фракции был исключен А. Богданов, «архиревизионистскому крылу Бернштейна» противопоставлялось «ярко – революционное крыло Каутского», причем сосуществование в одной партии «архиревизионистского» и «ярко – революционного» крыльев признавалось нормальным явлением. Поэтому 4 августа 1914г. стало для Ленина громом среди ясного неба,

предательством, т.е. переходом социал – демократии из одного классового лагеря в другой, тогда как в действительности она всего лишь во всеуслышание признала, в каком лагере она находится.

Перед лицом – такого предательства социал – демократии большевики должны были определить свое отношение к старой анархистской и др. «ультралевой» критике в ее адрес. Зиновьев, ближайший помощник Ленина, написал вскоре, что, несмотря на последующее предательство социал – демократии, ее «ультралевые» критики все равно были неправы и до 4 августа 1914г., несмотря на отдельные ошибки и оппортунистические уклоны, все шло очень хорошо – пока не стало внезапно очень плохо.

Но неправильно было бы видеть в Ленине и большевиках только воспитанников социал – демократии и учеников Каутского. В 1914 – 1920 гг. они, равным образом как и другие создавшие Коминтерн левые отколы от социал – демократии сделали смелую попытку разрыва с социал – демократической школой, возврата к революционному коммунизму «Коммунистического манифеста», к катастрофическому и непримиримому марксизму 1840-х годов. Да, эта попытка не была доведена до конца, да, последующий отлив революционной волны привел к откату в социал – демократическое болото как Коминтерна, так и многих вышедших из него оппозиций (речь в 1-ю очередь идет о троцкистах), но уроки 1914 – 1920гг., уроки непримиримой борьбы пролетариата против всех сил буржуазного мира, разрушения буржуазного государства и установления пролетарской диктатуры, - эти уроки, сформулированные большевиками и др. революционными интернационалистами, были и будут незаменимым оружием для пролетариев, стремящихся победить.

В эту героическую эпоху революционной грозы и бури были сделаны попытки пересмотреть с коммунистических позиций историю социал – демократии. В июле 1921 г. старый большевик И. Скворцов – Степанов написал замечательное предисловие к книге немецкого левого социал – демократа Франца Меринга «История германской социал – демократии» (См. 4, т.I). В нем Скворцов – Степанов признавал, что Бернштейн отнюдь не ревизовал, не пересмотрел и не изменил реальную политику социал – демократии, а всго лишь честно сформулировал ее. В связи с этим Меринг предложил пересмотреть традиционную отрицательную оценку старинных левых оппозиций внутри германской социал – демократии, т.е. возглавляемой Мостом и Гассельманом оппозиции 1878 – 80гг. и оппозиции 1890 – 91гг. (т.н. «молодые»).

Но реакция набирала обороты, Скворцов – Степанов умер в 1928г. как верный сторонник правящей фракции Сталина – Бухарина, а марксистский пересмотр истории социал- демократии внутри Коммунистического Интернационала оказался невозможным.

Скажем еще раз: социал – демократия никогда не была революционной пролетарской партией. Даже в свой самый революционный и самый ранний период, в 1860 – начале 1870-х гг, германская социал – демократия была всего лишь революционной мелкобуржуазной партией, ее революционность касалась только буржуазно – демократических, а не социалистических задач. Революционная оппозиция Вильгельма Либкнехта, демократа буржуазной революции 1848г., Бебеля, воспитанника «прогрессистских», т.е. либеральных, рабочих союзов, была революционной оппозицией против прусского юнкерского государства, а не против современного демократического государства. Эта оппозиция, высшей точкой которой были сказанные В. Либкнехтом в 1869г. слова «Социализм – не теоретический вопрос, а вопрос силы, который нельзя решить ни в каком парламенте, а только на улице, на поле сражения, как и любой другой вопрос силы» (2, с.69), была революционно – демократической оппозицией против объединения Германии сверху, за ее объединение путем демократической революции снизу, т.е. маскировала (бессознательно для самих социал – демократов) свое мелкобуржуазно – революционное содержание социалистической фразеологией.

Не случайно, когда вопрос объединения Германии был окончательно решен в 1870 – 71гг. в пользу ее объединения сверху, и начался длительный период органического и стабильного развития капитализма, революционность социал – демократии стала стремительно увядать, и В. Либкнехт, в 1869г. высмеивавший парламентские иллюзии и говоривший «Революция совершается не по высочайшему позволению начальства: социалистическая идея не может быть осуществлена внутри современного государства; она должна низвергнуть его, чтобы иметь возможность воплотиться в жизнь» (там же), через 26 лет скажет: «Государство, честно поставившее у себя всеобщее избирательное право, защищено от революции… Немецкая социал – демократия – хотя мы никогда не отрицали и не можем отрицать своего революционного характера [!!! – ГПРК] – может в настоящее время, при господстве всеобщего избирательного права, спокойно сказать о себе: мы единственная партия порядка в Германии” (там же, с. 63) “Единственная партия порядка” с “революционным характером” ничуть не хуже высмеянного Марксом и Энгельсом “истинного социалиста”, назвавшего себя “верным богу, королю и отечеству коммунистом”!

Но процесс окончательного самоопределения и самовыяснения социал – демократии не мог быть односекундным и однолинейным. Ни рабочие, приходившие в нее как в революционную партию, ни правящие классы, страшившиеся ее как революционной партии, не могли сразу обнаружить, что она все более и более не является таковой. Многолетняя экономическая депрессия, последовавшая за крахом 1873г., поддерживала революционное брожение среди рабочих и разоряющихся ремесленников. Стоящие у власти юнкерство (прусские помещики) и крупная буржуазия еще не были готовы пойти на полномасштабную интеграцию в буржуазную систему социал – демократии, революционных тенденций которой они боялись. Поэтому они попробовали уничтожить ее, кинув в то же время некоторые жалкие подачки рабочим (введение социального страхования, о чем было больше разговоров, чем дел, и т.п.).

В 1878г. одно за другим произошло два покушения на германского императора. Стрелявшие в него рабочий – жестянщик Гедель и доктор Нобилинг были одиночками, доведенными до отчаяния буржуазным строем. Эти покушения, однако, были использованы Бисмарком для проведения в парламенте «исключительного закона против социалистов». Наступила антитеррористическая и патриотическая истерика, подобная той, какая была в России осенью 1999г., а в США – осенью 2001г.

Руководство социал – демократии объял приступ законопослушности, иначе именуемой трусостью. Центральная газета партии «Форвертс» «в продолжении многих недель печатала на первом месте в своих номерах напоминание: «Товарищи! Не поддавайтесь на провокации!»» (4, т.IV, с. 124), а после окончательного принятия “закона против социалистов” заявила, что берет на себя “тяжелую и неприятную обязанность” усвоить манеру писания, соответствующую закону. Мысль о создании подпольной организации с самого начала была объявлена “безумием” (там же, с. 134). Высланные из Берлина, согласно “закону против социалистов”, 67 социал – демократов “в написанной с достоинством прокламации” (так ее на полном серьезе называет Меринг) говорили берлинским рабочим, что, подобно тому как их 1-м и последним словом всегда было “Никаких насилий, уважайте законы, в их рамках защищайте свои права”, так и теперь они говорят : “Сохраняйте спокойствие, не давайте себя провоцировать, враги наши должны потерпеть поражение о нашу законопослушность [!!!!! – ГПРК]». (там же, с.136).

Легализм, растерянность, пассивность, пришибленность, одним словом, трусость вождей социал – демократии, их нежелание вступать в революционную борьбу даже после всего лишь нескольких лет развратившей их парламентской деятельности, вызвали растущей недовольство немалой, причем лучшей части социал – демократических рабочих. Выразителем этих настроений стал бывший социал – демократический депутат Иоганн Мост, с конца 1878г. начавший издавать за границей, в Англии, газету «Свобода» («Фрейхейт»).

И. Мост, старый участник и лидер немецкого и австрийского рабочего движения, в немецкой социал – демократии по популярности уступавший только Бебелю, талантливый оратор и публицист, до «исключительного закона против социалистов» не выделялся особо по политическому направлению из других вождей социал – демократии, и был довольно умеренным социалистом. Что отличало его – это чуткость и отзывчивость к настроениям рабочих, с которыми он готов был идти, но не был готов их вести. Это отличало его в хорошую сторону от рабочих бюрократов, но делало хорошим революционным рупором и плохим революционным вождем.

Направление «Свободы» было, таким образом, не выражением личных идей Моста, но отражением революционных настроений немецких рабочих. Как пишет тот же Ф. Меринг: « «Фрейхейт непрерывно настаивала на революционной тактике, хотя пока еще «не в смысле вил», а в том смысле, в каком велась агитация до закона о социалистах [ Всего – навсего! – ГПРК]. Мост хотел писать «Фрейхейт» теми же чернилами, которыми некогда писались «Фолькштаат» и «Форвертс»[ Т.е. не хотел брать на себя «тяжелую и неприятную обязанность» урезывать язык пролетарской газеты до предела, дозволенного начальством. – ГПРК]… Но главное внимание руководящих партийных кругов в Германии было направлено на то, мудрой сдержанностью обезоружить противоестественную ненависть к социал – демократии, привитую нейтральным слоям нации” (там же, сс. 138 – 139), проще говоря, не испугать либеральную буржуазию. Поэтому В. Либкнехт в парламенте открестился от “Свободы” и сказал “Партия будет соблюдать закон о социалистах, т.к. она – партия реформ в самом строгом значении этого слова, и насильственное делание революций – вообще бессмыслица”. (там же, с. 141).

Однако растущее революционное недовольство рядовых рабочих вело к тому, что, как пишет Меринг: «Надвигалась серьезная опасность раскола: передовая часть рабочих могла попасть под влияние ненадежной [!!] “Фрейхейт””. (там же, с.142). И именно для того, чтобы избежать раскола, именно для того, чтобы удержать под своим контролем – и тем самым под контролем буржуазии (хотя вряд ли в тот момент вожди партии, субъективно честные мелкобуржуазные революционеры и социалистические оппортунисты Бебель и В. Либкнехт, понимали это) – эту передовую часть пролетариата, помешать созданию новой, революционной социалистической партии, руководство социал – демократии осуществило “левый поворот”, создав нелегальную (но не революционную!) организацию, нелегальную организацию, целью которой была не подготовка революции, а обслуживание легальной работы, не свержение буржуазного строя, а всего лишь отмена “исключительного закона против социалистов”.

В 1880г. Мост и Гассельман были исключены из социал – демократической партии. При всех их ошибках и слабостях они были пролетарскими революционерами, тогда как Бебель, В. Либкнехт и др. – нет. Когда Бебель в немецком парламенте открестился от народовольцев, Гассельман смело солидаризовался с ними: «Здесь отреклись от русских нигилистов. Он, Гассельман, примыкает к ним. Время парламентской болтовни миновало, пришло время действия» (там же, т. I, с. XXX).

Левая оппозиция Моста – Гассельмана не была анархистской изначально. О выпущенной Мостом в 1880г. брошюре «Тактика против «Свободы»» бельгийский умеренный анархист Дав сказал: «В ней нет ни малейшего понятия об анархистских идеях. Брошюра вполне якобинская, смягченная бланкизмом, идеями Бланки.» (там же, т. IV, с. 171). Пролетарский революционный коммунизм, выступавший за насильственную революцию и пролетарскую диктатуру, коммунизм, великими представителями которого были Гракх Бабеф и Огюст Бланки, представлял собой непосредственного предшественника марксизма, который “всего – навсего” дал этому пролетарскому революционному коммунизму историко – научное обоснование, а русские “бланкисты”, Заичневский, Ткачев и оклеветанный всеми добрыми душами буржуазии, начиная с ренегата социалистического движения Ф. Достоевского, Нечаев, были предшественниками большевизма, который “всего – навсего” понял, что отстаиваемая бланкистами революционная партия должна быть партией рабочего класса.

Однако Мост и его товарищи не смогли создать новую, революционную партию. Причины лежали много глубже личных недостатков Моста или даже отсутствия у него и его товарищей последовательно революционной программы. Преобладание реформизма в рабочем движении во 2-й половине 19 в. и в 20 веке было следствием не злой воли или продажности вождей социал – демократии, но неспособности индустриального пролетариата организоваться в масштабах всего общества без посредства вождей и начальников. Эту мысль мы, ГПРК, не раз обосновывали и будем обосновывать еще.

Не имея возможности организоваться в масштабах всего общества и вместе, всем классом, принимать решения в борьбе за свои классовые интересы, рабочие с неизбежностью передоверяли руководство этой борьбой партийным и профсоюзным вождям и организаторам. Но эти вожди и организаторы, став особым социальным слоем, руководящим и управляющим пролетариатом, неизбежно приобретали особые интересы, куда более близкие к интересам других стоящих над пролетариатом управляющих – капиталистов, чиновников, директоров и мастеров, чем к интересам рядовых пролетариев.

Именно неспособность пролетариев обойтись без слоя партийных вождей вела к тому, что большая часть рабочих, недовольно ворча против этих вождей, все же не порывала с ними и с партией. Как писал И. Скворцов – Степанов: “Как ни парадоксально звучит это, но была бы известная истина в утверждении, что пролетарская дисциплина на это раз повредила пролетарской партии и пролетариату в целом.Лишенный возможности сместить своих руководителей, он, при всей глубине тактических разногласий с ними, поддерживал их и подчинялся их директивам. Т.о., Мосту и другим пришлось искать сторонников вне организованных масс, в значительной степени вне рабочего класса…Пролетаризирующиеся ремесленники дали главные кадры для Моста, который при своей борьбе с социал – демократическими руководителями, естественным образом превратившейся в борьбу с партией, глухой к его указаниям, все больше отбрасывался к анархизму. Как одиночка – к тому же, пожалуй, и внутренно не особо выдержанный, организованный человек,- он действительно должен был много раз попадать на удочку шпионам и провокаторам. Но вместо того, чтобы увидеть в этом и свою вину, руководители социал – демократии, решительно отвергавшие революционную тактику, открыли в таком исходе деятельности Моста лишь оправдание своего легализма”(там же, т.I, с. XVIII).

История немецкого и австрийского анархизма 1880-х гг. – это история подпольных групп, террора отчаяния и полицейских провокаций, история самоотверженной гибели лучших классовых борцов, гибели, из-за отсутствия революционной партии оказывавшейся бесплодной. По словам Меринга, “Не то, чтобы немецкие анархисты состояли сплошь из мерзавцев и хвастунов или даже из отсталых рабочих: между ними были огненные, страстные натуры, впавшие в психологически понятное, но политически роковое заблуждение, что насильственное угнетение рабочего класса лишь насильственным же путем может быть сломлено. [ !!!Напомним, что изрекший такую филистерскую благоглупость Меринг был не каким – нибудь ревизионистом – бернштейнианцем, но левым социал – демократом, прекрасным марксистским историком, во время империалистической войны – интернационалистом и спартаковцем и умер в 1919г., будучи членом Компартии Германии. Если такие, лучшие социал – демократы могли, не поперхнувшись произносить либеральные пошлости, достойные слов о “русском бунте, бессмысленном и беспощадном”, то что говорить о социал – демократии в целом! И насколько с большим правом принадлежат к революционной пролетарской традиции чикагские анархисты Фишер, Энгель и Линг, на суде над ними, перед ожидающей их виселицей, призывавшие угнетенных свергать силу силой! – ГПРК]. Настоящая опасность анархистского движения [!!!] заключалась именно в таких людях, как голштинский столяр Неве, которые были готовы в любой момент пожертвовать свободой и жизнью за свои убеждения. Их надежный характер привлекал к ним доверие рабочих, между тем как фанатическая ограниченность делала легкой добычей провокаторов” (там же, т.IV, сс. 199 – 200). Дело, разумеется, не в “фанатической ограниченности”, а в неподготовленности передовых немецких пролетариев к подпольной работе, в отсутствии ее опыта и традиций.

Мост в своей газете горячо приветствовал убийство народовольцами Александра II. За это он отсидел 19 месяцев в английской тюрьме, а выйдя из нее, решил временно перенести издание «Свободы» в США, куда переехал и сам.

После победы в гражданской войне 1861 – 65гг. промышленного Севера над аграрно – рабовладельческим Югом в США происходит бурное развитие капитализма. Нажившиеся на поставках гнилых сапог и нестреляющих ружей в армию северян ( именно так разбогател первый американский миллиардер Морган), на инфляции, спекуляции и государственных займах, капиталисты Севера пускаются в оргии сказочного обогащения. Старомодных купцов и судовладельцев в роли самой богатой части буржуазии на несколько десятилетий сменяют хозяева железных дорог, за бесценок приобретающие государственные земли и контролирующие правительство. Старая, патриархально – фермерская Америка уходит в безвозвратное прошлое. Последние свободные земли на Западе стремительно растаскиваются, сопротивление последних свободных индейских племен жестоко подавляется, и они загоняются в резервации. Разбив южных плантаторов и отняв у них немалую часть богатства в качестве военной добычи, капиталисты Севера затем берут их к себе на службу надсмотрщиков за черной и белой беднотой Юга, и предают своих вчерашних союзников в гражданской войне, освобожденных черных рабов, во власть их бывших хозяев.

С бурным ростом капитализма быстро развивается и рабочее движение. В 1860 –е годы разворачивает свою деятельность входящий в I Интернационал Национальный Рабочий Союз – 1-е общенациональное профсоюзное объединение. Во главе него стоит рано умерший литейщик Уильям Сильвис, лучший представитель профсоюзного движения в его ранний идеалистический период. Он говорил: “Я просто влюблен в это дело – в профсоюзы. Для меня оно дороже семьи, дороже самой жизни”. В его доме нередко нечего было есть, все свое время он отдавал организации профсоюзов ( 1, с.45). Очень скоро бессребренников вроде Сильвиса на постах руководителей профсоюзов сменят люди, использующие эти посты для того, чтобы хорошо и много есть.

В своем письме I Интернационалу от 26 мая 1869г., незадолго до своей смерти, Сильвис писал: “В результате последней войны у нас образовалась гнуснейшая в мире денежная аристократия…Мы объявили ей войну и намерены победить. Если это окажется возможным, мы намерены добиться победы через избирательную урну; если же нет, обратимся к более суровым средствам борьбы. В крайних случаях нередко бывает необходимо небольшое кровопускание” (3, с.71).

Вскоре после смерти Сильвиса руководство НРС переходит в руки мелкобуржуазных реформаторов, которые не интересовались экономической борьбой рабочих. Поэтому рабочие отвернулись от НРС.

Вместо него ведущей массовой организацией американских рабочих становится Орден рыцарей труда (ОРТ). Его основатель, Урик Стефенс, критиковал профсоюзы за их узость и мечтал о “всеобщем братстве” трудящихся, которое бы путем применения “трех принципов – конспирации, кооперации и воспитания” вело бы борьбу с организованным капиталом. Доступ в ОРТ был закрыт только для торговцев спиртными напитками, адвокатов и банкиров. Малоквалифицированные и плохооплачиваемые рабочие преобладали в нем над высококвалифицированными и хорошооплачиваемыми, черные рабочие имели равные права с белыми. Целью ОРТ провозглашалась смена капитализма “кооперативной республикой” рабочих.

Однако туманный теоретический социализм ОРТ сочетался с его практической робостью. Руководителем организации был Паудерли, “раздражительный, консервативно настроенный и любивший красиво одеваться противник забастовок”, считавший их пережитком варварства и “ненавидевший свои обязанности главы ОРТ, но в тоже время цепко державшийся за этот пост”. Он “осуждал и предавал забастовки, которыми был вынужден руководить под давлением обстоятельств” (1, с. 121).

Отрицая боевую тактику анархистов, Паудерли и вместе с ним весь ОРТ покрыли себя позором, отказавшись защищать чикагских революционеров. Сразу после трагедии на Хеймаркетской площали чикагское отделение ОРТ напечатало воззвание, где говорилось, что в отношении анархистов “следует покончить со всем их скопом. Они заслуживают не больше внимания, чем дикие звери”.

Отказ ОРТ от забастовок и политика штрейкбрехерства, постоянно проводимая Паудерли, привели к отходу рабочих от организации и ее распаду. Контроль за организованным рабочим классом установила ( и сохраняет до сих пор) Американская федерация труда, первое общеамериканское профсоюзное движение, признавшее, в противоположность НРС и ОРТ, незыблемость капитализма. Но это – история уже более позднего периода.

Классовая борьба в США происходила в далеко не идиллически – мирных формах. Железнодорожный магнат Гульд в ответ на вопрос, что он собирается делать по отношению к рабочему движению, ответил, что он достаточно богат, чтобы нанять половину рабочих, для того, чтобы она перестреляла другую половину. Хотя эти слова и были пустой похвальбой, американские капиталисты были достаточно богаты, дабы покупать для святой цели убийства неугодных рабочих президентов, депутатов, судей, полицейских, шпиков и т.п. подонков человеческого общества.

Экономический кризис 1877г. повел к массовым увольнениям железнодорожных рабочих и к сокращениям их зарплаты. Вспыхнули дикие стачки, во многих местах переросшие в восстание, подавленное армией и национальной гвардией. Погибли во всяком случае десятки рабочих.

Происходившее в 1870-е годы брожение среди шахтеров Пенсильвании – в основном ирландцев – вызвало серьезную тревогу у шахтовладельцев. Нанятое ими шпионское агентство Пинкертона организовало несколько мнимых взрывов и покушений, приписанных никогда не существовавшей, мифической организации ирландских шахтеров “Молли Магвайрс”. (Как видим, организация провокационных террактов, подобных тем, какие были 11 сентября 2001г., для американской буржуазии отнюдь не в новинку). В результате 19 шахтеров были повешены.

Насилие правящего класса не могло не вызвать у рабочих, не желающих быть покорными овечками, стремление противопоставить ему свою силу. Еще в 1875г., когда все американские социалисты верили в избирательный бюллетень, немецкие иммигранты – социалисты в Чикаго создали Союз военного обучения и самообороны – военнизированную организацию для защиты от насилия со стороны банд, нанятых буржуазными партиями.

Утонченные избирательные махинации еще не успели быть выработаны американской буржуазией, и ей приходилось прибегать к более грубым средствам. Американские социалисты – в основном верившие в силу всеобщего избирательного права иммигранты из Германии – создали в 1870-х годах Партию рабочих, вскоре переименованную в Социалистическую трудовую партию (СТП). Она активно участвовала в выборах, и в 1880г. несколько ее членов, победив в нелегкой борьбе демократов и ревспубликанцев, были избраны в муниципалитет. Однако демократия показала свое истинное лицо, и результаты выборов были аннулированы.

После такого наглядного урока демократии Парсонс, Спайс, Энгель и другие активисты рабочего движения Чикаго, входившие в Союз военного обучения и самообороны, убедились еще раз, что социализм – это “вопрос силы, который не может быть решен в парламенте, а только на поле сражения” (как сказал в свое время В. Либкнехт), и, порвав с СТП, создали в 1881г. Революционную социалистическую партию, в которой было от 5 до 7 тыс. человек. В этом же году на полуподпольном конгрессе анархистов в Лондоне была создана Международная ассоциация рабочих (МАР) – попытка возродить I Интернационал.

В 1883г. на конгрессе в Питтсбурге возглавляемая Спайсом и Парсонсом Революционная социалистическая партия объединяется с МАР. Несмотря на объединение, в анархическом, “социал – революционном” движении США существовали разные течения. Восточное крыло, анархисты Нью – Йорка и Атлантического побережья во главе с Мостом на первый план ставили индивидуальное прямое действие, анархисты Чикаго и других городов Центра и Запада США, чьими вождями были Парсонс и Спайс, концентрировали свою деятельность на работе в профсоюзах, которые считали как прообразом будущего общества, так и главным инструментом борьбы за него. Но и в Чикаго существовала крайне левая, т.н. “автономистская” фракция. Ее представители Фишер и Энгель, впоследствии герои Чикагского процесса, издавали газету “Анархист”, критиковавшую авторитарные и реформистские тенденции больших организаций, в частности, профсоюзов. Это, впрочем, не мешало Фишеру активно работать в профсоюзе типографских рабочих.

Чикагские анархисты не были кучкой оторванных от масс теоретиков, заговорщиков и бомбистов. Хотя в 1886г. возглавляемый ими Центральный рабочий союз Чикаго насчитывал от 10 до 16 тыс. рабочих по сравнению с 27 тыс. в чикагском ОРТ и 30 тыс. в Ассамблее профессий и ремесел (будущая АФТ), но благодаря своей боевитости, радикализму, непримиримости они играли ведущую роль в борьбе труда против капитала в Чикаго. В ЦРС входило 22 профсоюзные первички, 11 из которых были крупнейшими профсоюзными первичками города. Движение издавало 5 газет (1 – на английском, 3 – на немецком и 1 – на чешском языке), и активно пропагандировало революционную и социалистическую культуру в рабочем классе, социалистическую культуру, преобладавшую внутри рабочего класса мира в конце 19 – начале 20 века, и по причинам, которые долго здесь рассматривать, почти исчезнувшую в настоящее время. Проводились митинги, парады и даже регулярно устраивались анархистские пикники и танцы. Продолжал действовать Союз военного обучения и самообороны. Как напишет старый германо – американский марксист Ф. Зорге, “неоспоримой заслугой чикагских анархистов было то, что они дали определенную организацию этой чудесной смеси всех наций и языков, сплотили их в одно целое, дали движению единство и цель”.

Доминирование анархистов, революционеров в рабочем движении Чикаго – главного промышленного центра США – стало внушать все большую тревогу американской буржуазии. Что будет, если рабочие пойдут не по пути, указываемому Паудерли и начинавшим свою деятельность профбоссом АФТ Гомперсом, но по пути, предлагаемому Парсонсом и Спайсом, а, того страшнее, Мостом, Фишером и Энгелем? Неужели за разгромленной Парижской Коммуной последует победоносная Чикагская Коммуна?

Нет, ни в коем случае! Этого допустить нельзя! Свобода, собственность, прибыль капиталиста и оклад палача – под угрозой! И нет средств, какие для их спасения были бы плохи!

В такой атмосфере 1 Мая 1886г. началась всеобщая забастовка с требованием 8 – часового рабочего дня. Требование ограничения рабочего дня 8 часами, чтобы рабочий перестал быть поглощенной изматывающим трудом рабочей скотиной, чтобы у него оставалось свободное время, чтобы он мог учиться, думать, организовываться, давно уже было задушевной идеей многих рабочих активистов США, еще со времен НРС. “8 часов – работать, 8 часов – отдыхать, 8 часов – учиться”, - таков был лозунг, выражавший это требование (заметим, что лучшим средством воздать должное памяти героев Чикаго была бы борьба за 6 – часовой рабочий день. К этому вопросу мы намереваемся вернуться в одном из следующих номеров нашего журнала).

1 и 2 мая прошли спокойно. 340 тыс. человек бастовали по всей стране, приблизительно ¼ из них – в Чикаго. Тишина царила на стройках и сталелитейных заводах. Недвижно стояли баржи у причалов. Не работала железная дорога. От 65 до 80 тыс. рабочих стояли в пикетах, преграждая дорогу штрейкбрехерам. 1 мая успешно прошел общегородской митинг.

Трагедия началась 3 мая. Еще в середине февраля были уволены 1400 бастующих рабочих на заводе Мак – Кормика, производящим сельскохозяйственные орудия. Вместо них были наняты штрейкбрехеры. Независимо от этого в полдень 3 мая в нескольких стах метров от завода Мак – Кормика 6 тыс. бастующих за 8 – часовой рабочий день лесорубов проводили собрание с целью выбрать стачечный комитет. Когда на заводе Мак – Кормика началась пересменка, и стоящие около него пикетом уволенные забастовщики принялись в очередной раз усовещивать штрейкбрехеров, на помощь пикетчикам двинулись лесорубы, и усовещивание штрейкбрехеров приняло более практическую форму мордобоя. И тут внезапно появилась полиция и начала стрелять. По меньшей мере 9 рабочих (8 поляков и 1 немец) были убиты или умерли от ран, а раненых было куда больше.

Сразу после этого Август Спайс отпечатал листовку:

“МЕСТЬ!

Рабочие, к оружию!

Ваши хозяева послали своих кровавых псов – полицию, она убила 6 ваших братьев [ еще 3 человека умрут от ран позднее – ГПРК] на Мак – Кормике этим вечером. Они убили несчастных бедняков, которые, как и вы, имели смелость ослушаться высочайшей воли свох хозяев. Они убили их за то, что они осмелились попросить сокращения часов тяжелого труда. Они убили их, чтобы показать вам, «С В О Б О Д Н Ы М А М Е Р И К А Н С К И М Г Р А Ж Д А Н А М», что вы должны быть удовлетворены и довольны всем, что соизволят подать вам ваши хозяева, иначе вы будете убиты.

Вы долгие годы сносили самые отвратительные унижения; вы долгие годы терпели неизмеримые несправедливости; вы работали до изнеможения и смерти; вас долгие годы мучили нужда и голод; ваши дети были отданы в жертву фабричному начальству; короче, - вы были несчастными и покорными рабами все эти годы – ради чего? Чтобы насытить ненасытную алчность ваших хозяев – грабителей и тунеядцев, чтобы набить их карманы. Когда теперь вы просите их уменьшить тяжесть вашего груза, они посылают своих кровавых псов стрелять в вас, убивать вас.

Если вы – люди, если вы – дети ваших предков, проливших свою кровь за вашу свободу, ты подымешься во всю твою мощь, Геркулес, и уничтожишь отвратительное чудовище, которое хочет уничтожить тебя! К оружию мы зовем вас, к оружию!

Ваши братья»

Но призыв к оружию был у Спайса только эмоциональным всплеском, а не программой практического действия. Одновременно с этой листовкой Спайса Адольф Фишер написал объявление о митинге протеста 4 мая, на который он предлагал рабочим прийти с оружием, чтобы не быть беззащитными в случае нового нападения полиции. По требованию Спайса призыв приходить на митинг вооруженными был из объявления выброшен, и в таком исправленном виде оно и было широко распространено.

…Митинг на Хеймаркетской площади приближался к концу. Приезжавший на него губернатор Оглсби уехал, убедившись, что все проходит спокойно. Люди стали расходиться, тем более, что зарядил дождь. Так, ушел Парсонс с женой и детьми. Из лидеров движения на площади оставались только Фишер и Сэм Филден. Все подходило к спокойному концу.

И тут появилась полиция. Ее начальник, капитан Бонфильд, прозванный «дубинщиком» отнюдь не за доброту и мягкость, приказал немедленно разойтись. Филден возразил: «Это мирный митинг, у нас есть разрешение, вы не имеете права вмешиваться». «Арестуйте его», - приказал Бонфильд. И тут полиция внезапно открыла стрельбу, не резиновыми, а смертоносными, свинцовыми пулями.

А через несколько минут в полицию полетела бомба. 1 полицейский был убит на месте, еще 7 вскоре умерли от ран, 60 полицейских были ранены.

После этого полицейские стали стрелять направо и налево и беспощадно избивать дубинками всех, кто попадался на пути. Сколько демонстрантов были убиты в эти минуты на Хеймаркетской площади, осталось неизвестно. Им не поставили памятник (его поставят здесь полицейским громилам), и их, безвестных мучеников пролетариата, историки не запишут поименно в свои книги. Но освобождение пролетариата, которое было бы невозможно без Парсонса, Фишера, Линга и других известных вождей и героев пролетариата, было бы невозможно и без них, героев безымянных…

Кто бросил бомбу, так и осталось неизвестным. Суд обвинял в этом анархиста Рудольфа Шнаубельта, шурина одного из обвиняемых, М. Шваба. Но, как ни странно, Шнаубельт был 2 раза арестован и 2 раза освобожден, после чего, дабы не искушать судьбу, эмигрировал нелегально в Южную Америку, где и умер спустя много десятилетий, храня молчание о всем, что знал – если знал что – либо вообще.

Распространенной была версия, безраздельно господствовавшая в советской литературе и отраженная в романе Г. Свиридова, приписывающая бомбу полицейскому агенту – провокатору. Еще бы! Кто бы мог пойти против Его Величества Государства кроме действующего по его приказу его собственного агента?! И с чего бы это какому – либо рабочему могла прийти в голову мысль воздать кровью за кровь и муками за муки и на полицейские пули ответить динамитом?!

Но с этой версией не согласен крупнейший исследователь Хеймаркетской трагедии, сам сторонник анархизма, проф. П. Аврич. Его мнение основывается на свидетельствах нескольких активистов анархистского движения того периода, согласно которым бомба была брошена анархистом, входившим в ядро движения и действовавшим по собственной инициативе. Он не послушался приказа Спайса приходить на Хеймаркетскую площадь без оружия, решив, что лучше быть готовым к сопротивлению, чем покорно идти на убой, как кроткая овечка. Его имя было известно только очень узкому кругу активистов и даже не упоминалось на судебном процессе. На взгляд П. Аврича, этим бомбометателем мог быть Георг Менг, делегат Питтсбугского конгресса 1883г.(см. 6, pp. 71 – 73).

Чтобы понять слабые стороны анархизма, из – за которых не он укажет путь к освобождению пролетариата, мы должны внимательно рассмотреть, почему хеймаркетская бомба, брошенная не полицейским провокатором, а самоотверженным революционером, бомба, покончившая с 8 кровавыми псами буржуазии, привела к катастрофе для всего движения. Поскольку когда рабочий класс России придет вновь в движение и встанет на борьбу, она в силу объективных причин будет иметь насильственный и катастрофический характер, уроки Чикагской трагедии представляют большую важность для революционного рабочего движения России.

Желание передовых пролетариев не быть законопослушными рабами, не идти, как бараны, покорно на убой, желание на насилие отвечать насилием, на террор – террором представляет собой великое начало всякой пролетарской политической премудрости. Освобождение пролетариата невозможно, пока дух возмущения, непокорности и мятежа не охватит как можно большее число пролетариев. Все попытки руководства пролетарского движения игнорировать этот дух и отворачиваться от него, попытки, вызванные не только чистым пацифизмом и законопослушностью, но и концепциями, согласно которым насилие может осуществлять только рабочий класс в целом, а пока он, как целое, к этому не готов, его революционым элементам можно заниматься только чистой пропагандой, - все такие попытки игнорировать боевые, бунтарские импульсы революционных пролетариев ведут только к тому, что эти импульсы рассеиваются беспланово и бестолково в терроре мести и отчаяния, терроре, не приближающим освобождение пролетариата, но приводящим к непредвиденным движением катастрофам для него.

Героям – одиночкам, действующим по собственной инициативе и собственному вдохновению, марксисты противопоставляют героев, подчиняющихся интересам всего революционного движения пролетариата, интересам, отстаиваемым пролетарской революционной Партией. Энтузиазм борьбы, жажда мести, готовность на силу буржуазии и ее государства ответить своей силой должны найти соответствующее и достойное место в рамках общей революционной политики пролетарской партии. Тянущиеся к бомбам революционные рабочие должны встать в рабочие дружины, подчиненные партии пролетариата. Если партия не сможет интегрировать и направить к верной цели боевые революционные стремления передовых рабочих, впав либо в трусливый пацифизм, либо в нерешительную децентрализацию, эти боевые стремления все равно найдут себе дорогу, но при неготовности партии к решительной схватке исход такой схватки будет не в ее пользу. Об этом убедительно говорит история убийства в 1921г. югославского министра внутренних дел после запрета КПЮ коммунистом Алиагичем (чему предшествовала нерешительность и растерянность руководства КПЮ после запрета, и за чем последовала волна белого террора), или же известная куда больше, хотя известная подавляющему большинству неверно, история поджога рейхстага, который хотел совершить пролетарий Ван дер Люббе, казненный фашистами и ошельмованный сталинистами за то, что он один пытался сделать то, что должна была делать вся КПГ – силе фашистского террора противопоставить революционную силу. Одиночка, он не мог заменить уже отсутствующую партию класса и неизбежно попался в сеть фашистской провокации. Но вся вина здесь лежит не на нем, а на тех, кто, претендуя быть партией класса, не был ею, и не сделал того, что должен был сделать – т.е. на КПГ и Коминтерне.

Но анархисты исходили из своих концепций децентрализации, автономии, федерализма и инициативы индивидов. Мост “защищал анархистскую тактику террористических актов против церкви и государства индивидами по их собственной инициативе, чтобы движение в целом не оказалось под угрозой, если участник такого единичного террористического акта будет схвачен”( 7, p. 46). В результате единичный террористический акт был совершен по собственной инициативе индивида – и движение в целом было разгромлено. Буржуазное государство показало, что оно плюет на законы и юридическую истину. Оно не стало даже искать настоящего бомбометателя, будь им Шнаубельт, Менг или кто – то еще, а использовало подвернувшийся случай, чтобы полностью разгромить революционное крыло рабочего движения.

В тысячу раз было бы лучше, если бы Спайс не давал своего пацифистского приказа, если бы с оружием на площадь пришел не один Менг, а все демонстранты, если бы против полиции встал не одиночка с бомбой, а организованные рабочие дружины. Было самое время для действия Союза военного обучения и самообороны – он ведь и предназначался для таких экстремальных ситуаций!, - но на Хеймркетской площади он блистал своим отсутствием…

После вечера 4 мая последовал разгром. Хотя из лидеров чикагских революционеров в момент взрыва на площади были только Филден и Фишер, которые, стоя на трибуне, очевидным образом бомбу не бросали, а непримиримый анархист Георг Энгель, считая митинг пустой тратой времени, в этот момент мирно играл дома в карты с друзьями, были арестованы все руководители чикагского революционного движения, кроме Альберта Парсонса, сумевшего скрыться, однако в день начала суда добровольно пришедшего на него, чтобы разделить судьбу товарищей. Анархистское движение, при всем декларируемом презрении к закону, пропаганде революционного насилия и военного самообучения, оказалось, благодаря привычке к легальности, культу децентрализации и инициативы индивидов, абсолютно неподготовленным действовать в кризисной ситуации и в условиях подполья.

Произошел разгром. В разгул белого, патриотического и контрреволюционного террора, даже многие рабочие, испуганные и деморализованные, отшатнулись от передовых бойцов своего класса. По словам историка чикагского рабочего движения Г. Роузмонта: «Одна из печальнейших вещей в этом деле, так это то, так много их товарищей – рабочих - т.е. людей, кто должны были больше всех получить от их самопожертвования, - так быстро отреклись от арестованных, отшатнулись от них, чтобы не быть обвиненными в соучастии. Размах террора был очень велик; и очень многие в обычное время честные и добрые люди дрожали от страха, когда их друзья были лишены свободы и жизни наемниками алчного Маммоны. Конечно, были исключения, но они оставались в меньшинстве, покак волна террора не спала, и чикагцы смогли снова говорит свободно» (7, p. 37). Что ж, революционеры должны уметь и через это пройти – и «суметь умереть агитационно», как скажет большевик Фурманов, бывший анархист…

На скамье подсудимых сидело 8 человек: Август Спайс, Альберт Парсонс, Адольф Фишер, Георг Энгель, Луис Линг, Сэмюэль Филден, Майкл Шваб и Оскар Неебе. Не спасители, сошедшие с небес, не сверхчеловеки, не цезари и наполеоны. Бывший обойщик, а затем редактор рабочей газеты Спайс, печатники Парсонс, Фишер и Шваб, изготовитель игрушек Энгель, плотник Линг, кучер Филден, пивовар Неебе. Интеллигентные пролетарии, представители лучшего из существовавших до сих пор типа человека, типа, преодолевшего разделение физического и умственного труда, прообраз человека грядущего коммунистического общества.

Судили не за бомбометание, не за конкретные действия, не за убийство. Судили революционеров за то, что они революционеры, судили за убеждения, за программу. Судья Гэри открыл, что заговор может существовать даже при отсутствии знакомства и фактического сговора заговорщиков, опередив на 50 лет Вышинского, которому несправедливо приписывается «заслуга» данного «открытия». Государственный прокурор Гриннел закончил свою обвинительную речь так: «От исхода процесса зависит, будет ли осуждена анархия или будет осужден закон. Эти люди были отобраны… и обвинены, потому что они были вождями. Они не более виновны, чем тысячи, следовавшие за ними. Господа присяжные, осудите этих людей, сделайте из их судьбы образец, повесьте их, и вы спасете наши институты, наше общество.» (7, p. 63).

А вот как говорили подсудимые:

Майкл Шваб: “Мы боролись за коммунизм и анархию - почему? Если бы мы даже молчали, кричали бы камни. Убийства совершаются изо дня в день. Дети гибнут, женщины убиваются непосильным трудом, мужчины падают под тяжестью труда и нищеты – и эти преступления никогда не наказываются законом. Главный принцип существующей системы – это неоплаченный труд. Те, кто накапливает богатства, строит дворцы и живет в роскоши, делают это за счет неоплаченного труда. Будучи так или иначе владельцами земли и машин, они диктуют свои условия работнику. Он должен продавать свой труд задешево, или умереть с голоду. Уплаченная ему цена всегда намного ниже реальной стоимости. Он действует под принуждением, и они называют это свободным договором. Это адское положение дел удерживает его в бедности и невежестве, превращает в легкую добычу эксплуатации… Но мы, анархисты, верим, что близок день, когда рабочий народ потребует свои права.»

Сэмюэль Филден: «Это американский вопрос, и близкий контакт между нациями, создаваемый средствами цивилизации, превращает все вопросы, затрагивающие один народ, в вопросы, касающиеся всех народов Земного шара. Что верно об европейском рабочем и предпринимателе, верно и об американском рабочем и предпринимателе, и отношения между обеими классами одинаковы…

В Чикаго дети начинают работать в весьма нежном возрасте. Когда я шел домой очень холодной ночью зимой 1884г., ко мне подошли две очень маленькие девочки и попросили меня проводить их. Я спросил, чего они боятся, они ответили, что какой – то «плохой дядя» предлагал им деньги, если они пойдут с ним. Я спросил их, почему они гуляют в столь поздний час, а они ответили, что не гуляли, а работали в лавке. Дети, оторванные от матери, чтобы заработать себе на жизнь, их отец умер – вот какое было их положение. Цивилизация, которая не хочет и не может помочь вдове, чтобы та не должна была подвергать своих детей таким искушениям, такая цивилизация не заслуживает уважения, а мужчина, который не пытается изменить ее – это не мужчина».

Адольф Фишер: «Анархизм сам по себе не указывает на насилие, наоборот, он означает мир. Но я убежден, что всякий, кто изучал капиталистическое общество и кто не обманывает себя, согласится со мной, что нигде и никогда правящие классы мирно не отказывались от своих привилегий. Анархисты выступают за глубокое преобразование общества, за полное упразднение частной собственности. Но история показывает нам, что даже реформы внутри существующего строя никогда не происходили без использования силы…

Чтобы упразднить рабство в этой стране, потребовалась долгая и жестокая война…На мой взгляд, те, кто верит, что современные рабовладельцы – капиталисты добровольно, без использования силы откажутся от своих привилегий и освободят своих наемных рабов, те, кто надеется на такое чудо, являются плохими мыслителями. У капиталистов слишком много эгоизма, чтобы они прислушались к голосу разума. Их эгоизм столь велик, что они отказываются даже от незначительных уступок…

Как сказали суд и прокурор, смертный приговор имеет целью подавить анархистское и социалистическое движение. Но я доволен, что на самом деле эта мера приведет к прямо противоположному. Из – за нашего осуждения тысячи рабочих станут изучать анархизм, и если нас казнят, мы поднимемся на эшафот с сознанием, что своей смертью мы принесли больше пользы нашему великому делу, чем смогли бы принести, даже если бы дожили до возраста Мафусаила».

Георг Энгель: «…Рабочие могут освободить себя только силой – как и весь прогресс в истории был осуществлен только силой. Мы видим из истории этой страны, что только силой колонисты завоевали себе свободу; только силой было уничтожено рабство, и как должны были быть казнены те, кто агитировал против рабства, так должны быть казнены и мы. Те, кто сегодня отстаивает рабочее дело, должны быть повешены.

…На мой взгляд, анархизм и социализм похожи, как одно яйцо на другое. Они отличаются только в тактике. Анархисты отказались от предлагаемого социалистами ошибочного пути освобождения человечества посредством выборов. Я говорю: не верьте в избирательный бюллетень, не верьте в выборы, и используйте все средства, какие есть в вашем распоряжении. Именно потому, что мы говорили это, мы находимся на скамье подсудимых – за то, что мы указывали народу правильный путь…

Можно ли уважать правительство, которое дает права только привилегированным классам, а не рабочим? Мы видели недавно, как угольные бароны организовали заговор, чтобы поднять цену угля, уменьшая в то же время зароботную плату [ А что сказать о современных энергетических, угольных, железнодорожных и т.д. «баронах»? – ГПРК] Были ли они обвинены в заговоре за это? Но когда рабочие осмеливаются требовать прибавки заработной платы, полиция расстреливает их за это.

К такому правительству я не могу испытывать уважения, и я буду бороться против него, несмотря на всю его силу, всю его полицию, всех его шпионов.

Я ненавижу и борюсь против не отдельного капиталиста, а против всей системы, которая дает ему его привилегии. Мое самое большое желание – чтобы рабочие поняли, кто их друзья и кто их враги».

Луис Линг: «Я повторяю, что я враг существующего строя, и повторяю, что всеми силами, пока я дышу, я буду бороться против него. Я повторяю, честно и откровенно, что я – за использование силы. Я сказал капитану Шааку [ Полицейский следователь, в 1889г. издавший опус “Анархия и анархисты”, а вскоре, вместе с несколькими другими высшими чинами чикагской полиции уволенный из нее за взяточничество и покровительство ворам и сутенерам, словом, идеальный страж “свободы и собственности” – ГПРК] “на ваши пушки мы ответим нашим динамитом. Вы смеетесь, наверное, вы думаете, “уж теперь -то ты не сможешь бросать бомбы», но позвольте заверить, что я умру на виселице счастливым, так как знаю, что сотни и тысячи рабочих, к кому я обращаюсь, запомнят мои слова; и когда вы нас повесите, они – уж поверьте мне! – бросят бомбы. В этой надежде я говорю: я презираю вас. Я презираю ваш строй, ваши законы, вашу удерживаемую силой власть. Повесьте меня за это».

7 подсудимых были приговорены к смертной казни, О. Неебе – к 15 годам тюремного заключения. Когда все попытки добиться пересмотра приговора кончились неудачей, Филден и Шваб подали прошение о помиловании. Смертную казнь им заменили пожизненным заключением. Через 6 лет, в 1893г., новый губернатор штата Альтгельд, честный либерал, пересмотрит дело, освободит 3- х оставшихся в живых и скажет во всеуслышание, что весь прцесс был фальсификацией, судебным убийством.

Остальные осужденные отказались просить помилования, потребовав свободы или смерти. Им дали смерть.

Желая и в смерти своей остаться свободным от буржуазного государства, умереть так, как хочет он сам, а не так, как прикажет прокурор и исполнит палач, Луис Линг покончил с собой, взорвав зажатую в зубах сигару, начиненную динамитом, которую смог ему передать друг с воли. Было Лингу тогда всего 23 года.

В прощальном письме своим товарищам из профсоюза типографских рабочих, написанном за 3 дня до казни, Адольф Фишер сказал: «Благодаря великому и святому делу, за которое я умираю, мой путь на виселицу будет легок. Я уже вижу вдали на горизонте зарю лучшей жизни для человечества. День Братства Людей уже близок. В этой надежде и в надежде, что вы будете дружески помнить обо мне, я обнимаю вас всех как товарищей и друзей, жму ваши руки и говорю сердечное прощай. Остаюсь верный вам даже в могиле

Ваш Адольф Фишер».

Уже с петлей на шее он воскликнет: «Это самый счастливый миг в моей жизни! Да здравствует анархия!». Было ему всего 29 лет, оставались любимые жена и дети, и не было в нем, крепком и сильном, как скала, ни малейшей христианской жажды мученичества, но так сумел отождествить он всего себя с самым великим и святым в истории делом освобождения рабочего класса, что не осталось в нем ни капли страха за все то, за что цепляются мещанские душонки, что и смерть свою он рассматривал всего лишь как призыв к пробуждению пролетариата, и пошел на виселицу таким же уверенным шагом, каким шел набирать листовку или выступать на митинге. Пришедшим к нему прощаться плачущим друзьям он сказал, чтобы они не плакали и не скорбели, а продолжали великое дело и довели его до победы, и в случае нужды были готовы умереть за это дело так же бесстрашно. А его, Фишера, оплакивать не стоит, ибо он не поменялся бы своим местом даже с самым богатым человеком в Америке… Если бы не появлялись на Земле иногда такие люди, человечество давно перестало бы жить.

Их казнили 11 ноября 1887г. В последнее утро попрощаться с мужем пришла жена Парсонса Люси Парсонс с 2-мя детьми. Ей обещали, что она сможет в последний раз увидеть мужа, а дети – отца, но в тюрьме их гоняли из кабинета в кабинет, пока не заперли в тюремной камере… Люси Парсонс была не просто женой Альберта Парсонса, но его товарищем, товарищем всех погибших героев, самостоятельным революционером, агитатором среди безработных, кому она советовала учиться обращению с динамитом… Она проживет еще долгую жизнь, погибнет на пожаре в 1942г. в возрасте почти 90 лет, до конца своих дней оставаясь непримиримой революционеркой, анархо – коммунисткой…

В последние мгновения своей жизни погибшие за свой класс чикагские революционеры скажут:

Спайс: «Придет время, и наше молчание будет более могущественным, чем наши голоса, которые вы задушите сейчас».

Фишер: «Это счастливейший миг моей жизни! Да здравствует анархия!»

Энгель: «Да здравствует анархия!»

Парсонс: «Могу ли я говорить, о, люди Америки? Могу ли я говорить, шериф Мэтсон? Пусть голос народа будет услышан! О…».

…На похороны пришло 25 тысяч рабочих. Адвокат осужденных, капитан Вильям Блэк, участник гражданской войны 1861 – 65гг., либерал, сказал над открытой могилой: «Мы хороним людей, великих в своем самопожертвовании, кто придал виселице славу креста. Они пошли на смерть спокойно и сильно – без дрожи и страха…».

Судебное убийство чикагских революционеров, расстрел бастующих рабочих 3 и 4 мая не были ни первым, ни последним преступлением американской буржуазии против рабочего класса. За этим последовали: нападение шпиков агентства Пинкертона на бастующих сталелитейщиков завода известного филантропа Карнеги в 1892г., причем забастовщики дали вооруженный отпор; расстрел из пулеметов палаточного городка бастующих шахтеров, выгнанных перед этим хозяевами из принадлежащих компании домов на улицу, на зимний мороз, в Лэдлоу, штат Колорадо, 1914г., за чем последовала малая гражданская война в штате; расстрел по ложному обвинению пролетарского поэта – ИРМовца Джо Хилла в 1915г.; патриотические погромы 1916 – 1917гг. против несогласных с вступлением США в империалистическую войну; антибольшевистские погромы 1919- 1920гг., одной из жертв которых погиб Весли Эверест; казнь Сакко и Ванцетти в 1927г.; разгон армией лояльных и патриотических ветеранов Первой мировой войны, пришедших в 1932г. в Вашингтон просить обещанное им пособие; вооруженное подавление забастовки сталелитейщиков в 1937г.; убийство полицией около 30 активистов Партии «Черные пантеры» в конце 60-х годов; 2 пожизненных заключения борцу за права индейцев Леонарду Пелтиеру и смертный приговор борцу за права черных Мумиа Абу – Джамалю – таковы лишь некоторые из наиболее известных преступлений американской буржуазии. Все они до сих пор остаются неотмщенными, и будут неотмщенными до тех пор, пока не подымется на последний бой по всей Земле угнетенный пролетарский класс и не свергнет пропитанную грязью и кровью буржуазную систему…

Косвенным образом, история «социально – революционного» движения в Чикаго началась с левой оппозиции 1878г. внутри немецкой социал – демократии. Косвенным образом она закончилась левой оппозицией внутри немецкой социал – демократии в 1890-91 гг., т.н. «оппозицией молодых», где молодые социал – демократические литераторы на самом деле были всего лишь более или менее превратными выразителями революционного недовольства пролетарских организаций крупных промышленных городов.

Учредительный конгресс II Интернационала в 1889г. принял решение отмечать 1 Мая как День международной солидарности пролетариата. Но чтобы служить действительным показателем силы и солидарности мирового пролетариата, 1 Мая должен был быть днем его совместного выступления, всеобщей стачки везде, где для этого была сила.

Однако руководство немецкой социал – демократии решило избегать конфликтов везде, где можно, и заменить всеобщую мировую стачку мирными и чинными демонстрациями в ближайшее к 1 Мая воскресенье. Несмотря на такое намерение и полностью в соответствии с решением Учредительного конгресса II Интернационала, группа берлинских социал – демократов издала призыв проводить 1 Мая всеобщую стачку повсюду, где была сила ее проводить. После этого парламентская фракция СДПГ, наплевав на решение Интернационала, призвала не проводить стачку 1 Мая там, где ее нельзя было провести без конфликтов ( а где видали “бесконфликтную” стачку, которая есть именно конфликт, схватка рабочих с капиталистами?!).

В результате первомайская стачка, желаемая рядовыми социал – демократическими рабочими, но сорванная социал – демократическим руководством, кончилась неудачей. После такого штрейкбрехерства социал – демократической парламентской фракции, один из левых оппозиционеров, Ганс Мюллер, начал говорить о классовой борьбе пролетариата и мелкой буржуазии внутри партии – говорить задолго до Ленина и Люксембург.

Уж этого социал – демократическая верхушка была вынести не в состоянии, и Бебель, при дружеской помощи Энгельса, обрушился на левую оппозицию всей силой своего авторитета. Исключенные из партии, молодые социал – демократические литераторы, деморализованные и разочарованные, в большинстве своем двинулись к реформизму и либерализму – за исключением Густава Ландауэра, ставшего анархистом и замученного буржуазными палачами в 1919г. после подавления Баварской Советской республики, в которой он активно участвовал.

Берлинская рабочая оппозиция не сдавалась. Ее лидерами были типографский рабочий Вернер и печатник Вильдбергер. В изданном ими листке они резко критиковали деятельность парламентской фракции и выражали антипарламентские и бойкотистские настроения. На Эрфуртском съезде СДПГ, одновременно с принятием Эрфуртской программы партии, Вильдбергер и Вернер были исключены из партии при всего 11 голосах против (о оппозиции 1890-91 гг. в СДПГ см. 4, т.I, сс. XXXII – XXXIV и т.IV, сс.279 – 284). После этого социал – демократия уверенным и твердым шагом продолжила шествие по реформистскому пути. До появления Бернштейна оставалось уже немного…

* * *

Что можно сказать еще, кроме того, что наши чикагские товарищи, как и все мученики революции, все еще спрашивают каждого сознательного пролетария “Все ли ты сделал, что мог, ради свержения кровавого буржуазного строя?”, что лучшим средством чтить их память будет, не повторяя их ошибок, жить и умереть, как они, и довести до победы их, наше, самое великое и святое дело – дело освобождения рабочего класса, и что одним из возможных средств агитации в борьбе за такое освобождение может стать лозунг 6-часового рабочего дня?

Не плачьте над трупами павших борцов,

Погибших с оружьем в руках,

Не пойте над ними надгробных стихов,

Слезой не скверните их прах.

Не надо ни гимнов, ни слез мертвецам.

Отдайте им лучший почет:

Смелее шагайте по мертвым телам,

Несите их знамя вперед.

С врагом их, под знаменем их же идей

Ведите их бой до конца, –

Нет почести лучше, нет тризны святей,

Нет чести, достойней борца.

Даешь 6- часовой рабочий день!

Использованная литература:

1. Р.О. Бойер и Г.М. Мойерс. Нерассказанная история рабочего движения в США.
2. А. Вольский [Ян Махайский]. Умственный рабочий. Б.м., изд – во “Международное литературное содружество”, 1968.
3. Л. И. Зубок. Очерки истории рабочего движения (1865 – 1918гг.) в США. М., 1962.
4. Ф. Меринг. История германской социал – демократии, тт.I – IV. М – Пг, 1923.
5. Г. Свиридов. Приговоренные к бессмертию. М., 1986.
6. Haymarket Scrapbook. Chicago, 1986.
7. S. Yellen. American Labor Struggles, 1877 – 1934. N. Y., 1980.